НОЧЬЮ В СОСНОВОМ БОРУ
Глядя в звездное небо, заложив руки под голову, капитан тихо напевает свою любимую песню о верной любви, хранящей его темной ночью от пули:
Стихает ветер. Молчат сосны. Тускло поблескивают в темноте затворы хорошо смазанных автоматов.
— Рассказал бы кто что-нибудь, — предлагает Коля Шпаков, в сотый раз, за день, поворачиваясь с боку на бок. — Ох, до чего жестка эта чужая земля!
Друзья молча переглядываются в темноте.
— Товарищ капитан, — говорит Аня, — извините, Павел… Расскажите ребятам про войну в этих местах — ну, то, что вы мне тогда говорили…
Крылатых сворачивает самокрутку, закуривает, пряча огонь. Пахнет легким табаком «Слава»…
Капитан рассказывает о черных днях августа и сентября 1914 года, о разгроме в ту «германскую», в лесах и болотах Восточной Пруссии, двух царских армий, о кровавом побоище при Танненберге…
— История этого разгрома, — тихо говорит капитан, — нам, добрым молодцам, урок. Царские генералы дали немцам разгромить русские войска, потому что играли словно в поддавки: сами разведку не вели и все о себе врагу рассказывали, ведя переговоры по радио открытым текстом. Так что подлинным победителем битвы при Танненберге был радиоперехват!
Аня внимательно, не пропуская ни единого слова, слушает капитана, а в памяти встают вот такие же долгие июльские вечера с величаво-грустными закатами за открытым окошком в родных Полянах под Мосальском. Все девчонки играли в куклы или фантики, а она, Аня, ходила с мальчишками слушать рассказы кузнеца про «германскую» войну. Кузнец часто вспоминал, как гибли его однополчане, загнанные пулеметным огнем в непроходимые болота, и то ли чудилось теперь Ане, то ли в самом деле, услышала она тогда впервые эти чуждо и зловеще звучавшие названия: Роминтен, Найдебург, Растенбург. Древней историей казались тогда Ане рассказы кузнеца, а во многих Полянских избах еще не старые женщины говорили: «Мой муж не вернулся с германской…» Могла ли думать тогда Аня, что и ей, Ане Морозовой, придется с оружием идти по вражеской земле, оступаться ночью в старые, тридцатилетние окопы и слышать, как звякает под ногой ржавая гильза снаряда, навсегда похоронившего в гиблых Мазурских болотах сверстников ее отца, бородатых родичей из далеких Полян на Смоленщине…
Мельников и Раневский вернулись около четырех утра без груза, но не с пустыми руками. Они привели «языка» — старшего унтер-офицера люфтваффе — со связанными руками и кляпом во рту.
— Дважды чуть не напоролись на засаду, — коротко докладывает Мельников. — Этого прихватили на обратной дороге.
— Сориентировались? — вставая, быстро спрашивает командир.
— Да. Ближайшая деревня за опушкой — Ауэрвальде, — отвечает Натан. — Выходит, штурман ошибся на семь километров, сбросив нас у деревни Эльхталь. Этот фриц работает техником на Тильзитском аэродроме. Ходил к девочкам. Как поется у партизан: «Ой, не ходи, фрицу, тай на вечерницу!…»
Натан, переводчик группы, самый высокий и сильный ее разведчик. Когда он берет «языка», то смотри в оба — как бы «язык» не лишился языка…
Итак, пропали патроны, двадцать гранат, двадцать пять килограммов муки, шестнадцать килограммов мясных консервов, сало, три килограмма табака, мыло и два комплекта радиопитания. Чертовски обидно!
— Подъем! — командует капитан. — Подробности расскажете по дороге. Распахни-ка, Коля, полы пальто! Маскируй свет!
Капитан, освещая карту синим светом фонарика, быстро находит Ауэрвальде, определяет азимут движения: 250. Он вздыхает с облегчением. Теперь он знает, куда идти. Этой же ночью группа выйдет в заданный район действий — к деревне Миншенвальде, что около станции Меляукен на железной дороге Тильзит — Кенигсберг. А на груз придется махнуть рукой…
— За мной!
Аня на ходу всматривается в освещенное изменчивой лунной светотенью лицо пруссака. Молодой совсем, пожалуй, ей ровесник. Высокий, белокурый, голубоглазый, с узким длинным черепом, нос тонкий, с высокой переносицей, подбородок боксерский — словом, типичный представитель расы Лоэнгрина.
Ведя группу вдоль прямой, как натянутая нитка, опушки, капитан выслушивает рассказ Мельникова:
— Немцы прочесывают лес вокруг места выброски. А на месте выброски — засада. Подползли, я кинул подальше палку в ельник — такая тут поднялась пальба, ракет понавесили. Не меньше взвода их там… Видели на просеке автомашину с пеленгатором. Раз пять обходили патрули в лесу. И вот этот попался… Когда брали, царапался, кусался…
Мельников зло глядит на фрица. Разглядывает немца и капитан. Видит: в петлице — знакомая ленточка. Крылатых знает: это бело-красная ленточка медали «За участие в кампании на Восточном фронте». В солдатском обиходе медаль именуется «Орденом мороженого мяса». Из России этот фриц унес ноги и — надо же! — к русским попал в плен в родной Восточной Пруссии.
— Что фриц рассказал?
— Сначала в молчанку играл, — отвечает Натан, — потом раскололся. Говорит, на аэродроме базируются соединения истребителей и бомбардировщиков Шестого воздушного флота люфтваффе. Сейчас в Восточной Пруссии немногим более тысячи самолетов. Две эскадрильи прилетели с Южного фронта. Район действия — Каунас, Шауляй, Курляндия, линия фронта. Командующий — генерал-фельдмаршал Роберт фон Грейм. Фриц слышал о нашем десанте. Наши головы оценены в десять тысяч рейхсмарок.
— За штуку?
— За штуку.
— Спроси его: он все еще верит в победу, в Гитлера? Только предупреди: заорет, капут ему сделаем.
— Да, мы, как прежде, верим фюреру! — отрывисто, зло отвечает немец, когда Натан Раневский выдернул у него изо рта его же пилотку. — Победа или Сибирь! Вы, русские, передеретесь с англо- американцами. Новое чудо-оружие помогает нам выиграть войну!
— Повторяет брехню Геббельса. Своих мыслишек у него что, видать, совсем нет?
— Мы семьсот пятьдесят лет стоим на этой земле и никуда отсюда не уйдем! — бубнит пруссак. — Ни один русский не ступит на немецкую землю!
— А мы?
Угрюмо молчит правоверный нацист, по-волчьи поблескивая в темноте глазами.
— Скажи ему, что только дураки не видят, что Гитлеру капут!
— Провидение хранит фюрера, оно спасло его двадцатого июля от верной смерти. Да, мы верим в него! Верим в победу! А разве вы, русские, пали духом, когда мы взяли Киев, окружили Ленинград, подошли к Москве! У нас положение сейчас намного лучше, чем было у вас в сорок первом или втором, гораздо лучше, чем в восемнадцатом году, а фюрер и тогда… Вы — это еще не армия. Ни один русский солдат не ступит на немецкую землю!
— Понимает ли этот фашист, что ждет его лично?
— Да, вы убьете меня, — отвечает тот угрюмо. — У вас нет другого выхода.
— Задай ему чисто академический вопрос: выдаст ли он нас, если мы его отпустим?
— Я солдат и выполню свой долг, — зло говорит немец, — Предлагаю вам сдаться в плен. Ваше положение безнадежно! Я сохраню вам жизнь…
