глубокие каналы и озера. Во время одной из переправ подводы увязли, лошади стали тонуть. Пришлось идти вброд, сняв одежду и обувь. Потом мы долго не могли согреться».
«ТАДЕК»: «14 апреля. Наконец добрались до базы Черного и Каплуна… Наша радистка Шура посылает радиограмму в Москву».
«КАЗЕК»: «Помню встречу с подполковником Черным. Он сообщил нам, что освобождены города Николаев и Черновицы. Сказал, что сильно волновался за «Марека» и его товарищей. Дело в том, что главная рация Армии Людовой в Варшаве провалилась, наши люди попали в лапы гестаповцев. Оборвалась связь, и в Москве беспокоились: не погибло ли руководство ППР и все наше варшавское подполье. Долго не было из Варшавы никакой информации».
«ТАДЕК»: «15 апреля. Перед самой Припятью проходили через наиболее опасные места, населенные украинцами (буржуазными националистами)… А за Припятью-Красная Армия. Несколько дней назад войска Красной Армии перешли Припять и вошли в район, в котором мы сейчас находимся, но были отброшены в кровавых боях. Остались раненые солдаты с обмороженными ногами. Они прятались в крестьянских хатах. С какой жалостью смотрели мы на этих бедняг, когда они брели за нами через болота. Только молодость и инстинкт жизни, казалось, держали их на ногах. Ночевали в белорусских хатах. Видели ужасающую нищету. А народ белорусский очень хороший и красивый. В хате, в которой мы ночевали, были две девочки — Таня и Зоха, красивые как мечта. Разумеется, неграмотные…»
«МАРЕК»: «Маршрут, рекомендованный командованием отряда, оказался очень трудным… Прошло еще несколько дней утомительного марша по бескрайним болотам, покрытым голым кустарником и чахлыми сосенками. Шли мимо безлюдных пепелищ. Мы шлепали по грязи. Ноги соскальзывали с трухлявой гати, с узкой тропинки, петлявшей среди бездонных «окон». Ночами стояла такая темень, что в трех метрах невозможно было различить контуры человеческой фигуры…
Когда кто-либо из товарищей оступался и начинал тонуть, мы вытаскивали его, протягивая ему палку… И все это время в ушах у меня насмешкой звучали слова популярной перед войной песенки «Полесья чары…».
Наконец добрели до Турского канала. До Припяти оставалось еще четыре километра. Вся прибрежная полоса была густо нашпигована сторожевыми постами. С фронта отчетливо доносились отголоски боя. Вся местность освещалась ракетами и простреливалась. Неотступно мучил вопрос: как переберемся мы через реку с портфелями, набитыми документами?..
Вечером наш проводник, полесский крестьянин, которого нам с огромным трудом удалось заполучить, предложил вернуться в ближайшую деревню, чтобы взять там проводника понадежнее и перебраться через реку в более удобном месте. Его послушались и повернули назад.
Все были дико голодны. Никто ничего не ел почти двое суток. Я относительно меньше других страдал от голода. Еще в студенческие годы, когда я готовился стать архитектором, а потом почти с самого начала войны, из-за тяжелого материального положения я привык питаться только один раз в день. Благодаря этому мне удалось сэкономить во время наших прежних редких трапез немного солонины «про черный день». Теперь я разделил ее между товарищами. Но микроскопические кусочки еды только усилили чувство голода. Я уж подумывал, не изжарить ли мне эскарго — это такое изысканное, любимое гурманами блюдо из «слимаков» (улиток)».
«ТАДЕК»: «19 апреля. Последний этап пути перед Припятью был невероятно тяжелым… До Припяти оставалось всего полкилометра. Через каждые две минуты вспыхивали ракеты, освещавшие весь район. Слышались выстрелы. Казалось, за каждым кустом подстерегает тебя враг.
20 апреля. Советовались, как будем переправляться через Припять. Придется вплавь. Надо будет раздеться совсем, а бумаги и газеты нести на плечах. «Янек» не решается на этот последний этап. Часть группы сопровождает его обратно в бригаду подполковника Каплуна. Мы движемся дальше.
Видим, что не успеем перейти, — пять утра, скоро будет светать. Отдыхали на голой мокрой земле. Сырость и холод не давали уснуть. Утром к холоду присоединился голод. «Марек» достал последний кусочек копченой колбасы — граммов двадцать, поделился со мной и «Казеком». Но это лишь обострило голод. Огонь разжигать нельзя. Слышны голоса пробирающейся болотом немецкой охраны. Все же страдания наши превозмогли страх. Мы разожгли костер… Немцы, проходившие неподалеку, наверняка слышали шум и треск, но, видно, их было немного и они не решились сунуться к нам…»
«МАРЕК»: «Возвращаться было крайне тяжело и досадно. Снова пришлось в кромешном мраке брести по узким, осклизлым, нырявшим под воду тропкам».
«ТАДЕК»: «21 апреля. Вернулись обратно к хате Тани и Зохи. Отдыхаем после тяжелых мытарств. Ночуем в клуне…
Утром, с рассветом, двинулись обратно в лагерь подполковника Каплуна.
22 апреля 1944 года. Находимся в лагере подполковника Каплуна. Радиограммой запрашиваем Москву, просим совета и помощи.
24 апреля. Получили радиограмму из Москвы. Предлагают нам два решения:
1) прорвать на одном участке фронт на Припяти и освободить нас или
2) перелететь через линию фронта на самолетах, если вблизи найдется место для посадки небольших самолетов «У-2».
Мы выбрали второй вариант…»
Вот тогда-то и была по приказу из Москвы спешно сформирована группа подполковника Леонтьева со мной. в качестве его помощника и с двумя радистами. Партизаны Каплуна должны были подготовить посадочную площадку к 30 апреля. Генштаб выделил специального представителя для организации операции — майора Савельева. Вылет самолетов со специальной группой подполковника Леонтьева намечался на 5-10 мая. Обо всем этом радировали польской делегации и Каплуну.
Центр, придя к решению вывезти польских уполномоченных воздухом, приказал поручнику Матеюку передать делегацию КРН командиру партизанской бригады особого назначения Каплуну, а самому с группой разведчиков перейти для выполнения нового разведывательного задания в Забужье.
Уже из военных архивов, через много лет после войны, я узнал, что капитан Николай Матеюк, выполняя этот приказ Центра, засек группировку врага на Люблинском и Варшавском оперативных направлениях, но в мае был трижды тяжело ранен — одна пуля пробила ему легкое — и эвакуирован воздухом на Большую землю. Его удалось спасти. После войны Николай Антонович Матеюк работал в Черновцах, затем по кирпичику поднимал Дарницкий шелковый комбинат в Киеве, став его директором. Он умер в 1960 году.
«Воздушный мост»
Как нередко бывает у партизан, полная картина большой операции складывается из рассказов многих ее участников. Никто из нас не видел эту картину целиком, всю сразу.
Многое знал один из активных участников операции польский разведчик Миколай Козубовский, известный также под псевдонимом «Меркурий». В те дни двадцативосьмилетний Козубовский, сын ровенского стрелочника, был командиром партизанского отряда имени Котовского, входившего во 2-ю партизанскую бригаду особого назначения, которой командовал со дня ее создания известный партизанский вожак подполковник Каплун. Именно Козубовскому комбриг 24 апреля поручил подготовить «стол» — посадочную площадку для самолетов.
Заявив Центру и полякам, что он берется обеспечить посадочную площадку для самолетов в Михеровском лесу, Каплун взял на себя огромную ответственность. Но какой настоящий партизанский командир боялся ответственности!
Долго искал «Меркурий» в урочище Михерово подходящую поляну с достаточно твердым грунтом, пока не облюбовал одну недалеко от лагеря под деревней Ляховцы, километрах в пяти от станции Хотислав на железной дороге Брест — Ковель. Впрочем, между станцией и заветной поляной лежало почти непроходимое лесное болото.
— Ничего! — сказал комбриг. — Сойдет, хоть и болото рядом. Трава еще низкая. Вот только гарнизон
