хочется.
— Вы давайте как-нибудь устраивайтесь, поздно уже, — сердито сказал он жене и дочери. — Завтра привезут шмотки, тогда будем думать, что куда, а сейчас пора спать. Я пройдусь перед сном…
— Вадим, не ходи! — попыталась остановить мужа Мария, но Прохоров не слушал.
Он быстро отцепил от вставленной в замок связки один ключ, остальные положил рядом с телефоном, вышел на лестничную клетку и запер снаружи дверь. Ему чертовски захотелось пройтись по ночной Москве, вдохнуть полной грудью чуть более терпкий, по сравнению с Саратовом, холодный воздух, затем сесть в такси и поехать на Красную площадь. «Ночью, — думал Прохоров, — в свете мощных прожекторов Кремль должен быть удивительно красив…»
Он вышел на улицу, ещё издали заметил зеленый огонек приближающейся «Волги», остановил ее, согласился с названной таксистом баснословно высокой суммой и поехал к Андреевскому спуску. Там попросил шофёра заехать за ним на это же место через час, сам же несколько минут постоял на набережной, наблюдая за отражёнными в чёрной воде Москва-реки городскими огнями, а потом не спеша пошел на Красную площадь.
Едва Прохоров поднялся по вымощенной булыжником мостовой, как куранты на Спасской башне Кремля начали бить три часа. Патрульные милиционеры, о чем-то лениво переговаривающиеся по рации, проходя мимо застывшего, как изваяние, мужчины, настороженно покосились в его сторону. «Вроде не пьяный…» И ушли дальше. А Вадим Витальевич за отпущенное ему время сделал «круг почета», дошел до музея Ленина, до очень красивой церквушки, названия которой не знал, а затем, по противоположной от Мавзолея стороне, медленно вернулся обратно к собору Василия Блаженного и дальше — на набережную реки.
Спустя десять минут примчался таксист, очень обрадовавшийся, что нашел клиента на условленном месте, любезно открыл дверцу, впустил Прохорова и всю дорогу до дома без остановки болтал о чем-то своем. Вадим Витальевич не слушал его. Он снова, как и в «Латвии», прислонившись щекой к стеклу, смотрел на огни ночного города и думал. О Саратове, оставшемся где-то далеко, новом месте работы, где ему предстоит продвигаться дальше к цели создания совершенного оружия, о мафии, так прочно втянувшей его в свои сети, и о неизвестном бывшем начальнике охраны Центра, который всего четыре недели назад погиб в автомобильной катастрофе…
На следующее утро, в половине девятого, за новым сотрудником Экспериментального исследовательского центра пришла машина. Когда Прохоров спустился вниз и забрался в салон «Латвии», то увидел там шестерых мужчин, одним из которых был сам Славгородский, и молодую девушку. Профессор сразу же предложил место рядом с собой, подождал, пока Вадим Витальевич усядется, и обратился ко всем присутствующим:
— Друзья! Разрешите представить вам моего нового помощника, о котором я уже не раз говорил, первооткрывателя алгоритма, ещё до вчерашнего дня ведущего научного сотрудника Саратовского НИИ радиотехники, Прохорова Вадима Витальевича. Сегодня он приступает к работе вместе с нами, — и Славгородский обнял сидящего рядом «новичка» за плечо, публично демонстрируя, как к тому следует относиться.
Сразу же несколько рук протянулись к Прохорову, мужчины наперебой представлялись, но он от волнения никого не запомнил, за исключением чернявого и бородатого Геннадия Ожогина, очень напоминавшего цыгана Будулая из известного фильма.
Прохоров обратил внимание на молча сидящую напротив высокую и стройную девушку, до сих пор не проронившую ни слова и не выказывавшую желания познакомиться с новым коллегой. Она была чем-то опечалена, и это легко читалось на ее бледноватом, но достаточно милом личике. Красивые каштановые волосы, зеленые глаза и тонкая, чуть розоватая кожа вызвали у Прохорова чувство желания, чему он поначалу даже несколько смутился. Он не помнил, когда в последний раз испытывал нечто похожее. Жена Вадима Витальевича уже несколько лет довольствовалась двумя-тремя интимными моментами с мужем в месяц, как правило, заканчивающимися после первого акта близости. Секс у старшего научного сотрудника был не на первом, не на втором и даже не на третьем месте в жизни. «Пьедестал почета» занимала трудовая деятельность. Далее — дочка Дашенька. На этом приоритеты заканчивались, и начиналась рутина. И вот Прохоров впервые за много лет ощутил сладостное чувство тяги к женщине. Она находилась на расстоянии метра от него, и Вадим Витальевич с огромным трудом подавил в себе желание прикоснуться к ней, ощутить нежность и теплую влажность её кожи.
«Интересно, как йоги могут регулировать частоту ударов своего сердца?» — подумал инженер, непроизвольно приложив к левой стороне груди руку. В следующую секунду он неожиданно услышал свой собственный голос, но только доносившийся с расстояния в несколько километров:
— А как вас зовут? Меня — Вадим.
Девушка отвлеклась от каких-то явно мрачных мыслей и впервые взглянула на сидящего напротив мужчину. Стройный, среднего роста, аккуратно выбрит, короткая стрижка жестких, как проволока, пепельных волос, на вид лет тридцать семь. Может, сорок. Глаза… На глазах она более внимательно остановила свой взгляд и нашла их весьма привлекательными. Сейчас они были блестящими, сияющими и очень-очень добрыми. Она любила доброту, так как именно ее не хватало Наташе для ощущения гармонии с безжалостным миром, окружающим со всех сторон.
Она нашла в себе силы улыбнуться.
— Наташа. Вы наш новый коллега? — Она как будто только сейчас проснулась и не слышала сказанных ранее Славгородским слов. Впрочем, так оно действительно и было.
— Да, еще вчера утром я был в Саратове. А вечером, когда нас привезли, знаете, что сделал? — и глаза Прохорова засияли еще ярче.
— Что? — Наташа заметно оживилась и даже несколько подалась вперёд. Сидящий напротив мужчина ей импонировал. От него шла непонятная, но зато очень хорошо ощущаемая волна положительной энергии.
— В три часа ночи я поймал такси, доехал до Андреевского спуска, пошёл гулять по Красной площади в полном одиночестве, если, конечно, не считать патрульных милиционеров, слушал бой курантов на Спасской башне. А потом целый час гулял по ночной столице и смотрел на огни…
Прохоров даже сам удивился, насколько художественно смог описать свою вчерашнюю прогулку. Но он уже перестал контролировать себя и с готовностью самоубийцы упал в бездонный омут зеленых Наташиных глаз и мечтал лишь об одном — провалиться как можно глубже.
— Я всю жизнь живу в Москве, но мне и в голову не приходило, что можно ночью поехать на Красную площадь, — на заметно порозовевших щеках девушки появились ямочки от улыбки. — Кто-то, оказывается, даже находит в этом какую-то романтику… Вы впервые в Москве, да?
— Был однажды, ещё во время учебы в институте. Но уже всё забыл. Теперь есть шанс наверстать. Как вы думаете? — Он, не отрываясь, смотрел на Наташу и нисколько не смущался, что она делает тоже самое.
— Если у вас такая склонность к романтическим ночным прогулкам, то наверняка наверстаете. Москва не Саратов, здесь можно десять лет подряд ходить и ни разу не пройти по одной и той же улице, — заметила девушка. Она открыла лежащую на коленях сумочку, достала оттуда желтую упаковку жевательной резинки «Вригли» и спросила: — Вадим, хотите резиночку? Это фруктовая.
Прохоров даже растерялся: «Господи, она со всеми так себя ведет или… только со мной, сейчас?!» Он осторожно, даже можно сказать — бережно, вытащил одну пластинку, развернул приятно пахнущую фольгу и положил в рот сладкую жевачку. Аромат апельсина тотчас наполнил салон микроавтобуса. Тут же со всех сторон послышались дружеские просьбы, и к Наташе потянулись сразу несколько мужских рук. Она покачала головой, раздала просителям три оставшиеся пластинки и, скомкав в кулачке упаковку, положила её в сумочку.
— Извините, — виновато насупился Прохоров. — Вот и делай после этого хорошие дела…
— Что вы, Вадим! — Наташа ласково рассмеялась. — Какая ерунда! Все в порядке.
— Если вы согласитесь со мной, что я должен вам точно такую же пачку резинок, то тогда действительно всё будет в порядке, — надежда закралась в душу Прохорова. Он вдруг понял, что в настоящий момент сама судьба пишет историю его жизни.
