никакого отношения и не собираюсь составлять протокол. Просто сейчас ты сам назовешь нам имена и координаты подонков, которые по твоему приказу насмерть забили Алексея Державина и изнасиловали жену Маркелова. Даю две секунды, чтобы начать.
На лице Ворона не дрогнул ни один мускул. Он смотрел на Лесковича совершенно спокойно.
– Ты, вероятно, не понял, мальчик, на кого повысил голос, – сквозь зубы прошипел коммерсант, со злостью отшвыривая в сторону бокал. Ударившись о стену, бокал разлетелся на множество осколков, оставив на обоях безобразный мокрый след. – Ты не выйдешь из этого дома живым, я тебе обещаю…
Только сейчас Маркелов заметил, что на столике с закусками лежит маленькая трубка сотового телефона. Лескович схватил ее и принялся нажимать на кнопки.
– Не люблю упрямых идиотов, – тихо произнес Ворон. Его рука с пистолетом вынырнула из кармана кожаной куртки. На стволе Маркелов успел разглядеть глушитель. Раздался глухой щелчок выстрела, и телефон вылетел из руки Лесковича. Совершив замысловатый пируэт, обломок трубки упал на ковер рядом с Николаем.
Маркелов был готов поклясться, что Ворон нажал на курок почти не целясь.
– Повторяю специально для дебилов, – все так же спокойно произнес сыщик-одиночка, – мне нужны имена, фамилии, координаты…
Феоктистов и Решетов тупо уставились на сидевшего в кресле незнакомца, боясь пошевелиться. До них наконец дошло, что их ожидает. Но если юрист еще старался изобразить спокойствие, то на Феоктистова жалко было смотреть. Он съежился, осунулся и дрожал, беспрерывно кусая посиневшие губы, как будто вместо парной и бассейна его целый час продержали в холодильнике.
– Я тебя предупредил, щенок! – задыхаясь от ненависти, процедил все еще не оценивший всей серьезности ситуации Лескович. – Кто бы ты ни был, тебе лучше убраться отсюда, и желательно – бегом… Вместе с этим чертовым инвалидом… Но учти – тебе все равно уже не жить! Вы оба – трупы!
Глаза Лесковича налились кровью, толстые волосатые пальцы импульсивно сжимались и разжимались.
– Не понимаю, о чем ты! – усмехнулся Ворон. Пистолет с глушителем снова чихнул, и на левой стороне груди Кирилла Аркадьевича появилось маленькое аккуратное отверстие. Слова проклятия так и не успели сорваться с полураскрытых губ Лесковича. Вздрогнув всем телом, босс компании «Фердинанд» тяжело привалился к спинке дивана. – Не понимаю: я его спрашиваю об одном, а он говорит совсем о другом, – спокойно произнес Ворон. – У меня мало времени. Николай, попробуй, может, у тебя выйдет!..
Ворон уже не сомневался в том, что двое оставшихся «предпринимателей» станут наперебой «отрабатывать» свою висящую на волоске жизнь, а поэтому сознательно передавал инициативу «афганцу». В конце концов, это же его месть.
– Сейчас проверим! – Маркелов выхватил из-под плавок «беретту» и прижал ее ствол к переносице Решетова. – Говори, падла! Я ведь помню, как ты улыбался, когда твой покойный босс спрашивал у меня про здоровье жены!.. Считаю до двух! Раз…
– Я скажу! Я все скажу!!! – взвизгнул юрист. Каким-то удивительным образом ему удавалось одновременно смотреть на привалившийся к спинке дивана труп Лесковича и на готовый к стрельбе пистолет. – Их послал Феоктистов по приказу шефа…
– Не виноват я! – завопил, выпучив от ужаса глаза, Феоктистов. – Это он… Он все сделал!
– Заткнись, – приказал Николай. – Продолжай, приятель.
– На Державина напали трое – Прикид, Пень и Леня-Боксер, – затараторил Решетов. – Прикид сейчас в Красносельской больнице, ему ваш друг так двинул, что расколол череп… Леня-боксер – это тот, что сегодня нам прислуживал, в пиджаке…
– А третий, Пень?! – ствол «беретты» больно ткнулся коммерсанту в лоб, поцарапав влажную от холодного пота кожу.
– Он – киллер! Наркоман. «Мочит» людей за пятьсот баксов… Иногда, когда мучает ломка, берет и того дешевле. Ему без разницы, кого грохнуть, лишь бы было чем ширнуться…
– Где его можно найти? – Маркелов надавил стволом сильнее, и Решетов заскулил: – Он… А-а!.. Ошивается в каких-то притонах, на Гражданке… Там их много… Больше я про него ничего не знаю… А-а- а!.. – Из глаз недавнего франта, еще пять минут назад с ухмылкой на устах доказывавшего Ворону, что он «круто втерся», брызнули слезы. Когда Маркелов убрал пистолет, на лбу Решетова осталось красное пятно.
– Это все? – сухо уточнил Ворон.
– Все! Я больше ничего не знаю! Клянусь! – зарыдал, дрожа всем телом, Решетов.
– Предположим, – кивнул Ворон. – Но – не убедительно.
Снова раздался хлопок пистолета с глушителем, и на груди юриста появилась такая же маленькая дырочка, как у сидевшего с разинутым ртом мертвого Лесковича. Решетов медленно повалился на пушистый ковер круглой комнаты и, пару раз вздрогнув, затих.
Окончательно сломанный Феоктистов тут же упал на колени и отчаянно завыл:
– Не убивайте меня! Я все знаю! Я все расскажу! Вы ведь не станете меня убивать, если я сообщу вам всю информацию? Ведь правда, не станете?! Я ни в чем не виноват! Это все они! Это была их идея, чтобы заставить вас подписать договор с фирмой! У-у-у!..
– Говори, а потом подумаем, что с тобой делать, – сказал Маркелов, брезгливо уклоняясь от попыток Феоктистова поцеловать ему ноги.
– А вы не станете меня убивать? Нет?! У-у-у!..
– Я теряю терпение, – напомнил «афганец». Он слушал мольбы Феоктистова о пощаде, а перед его глазами отчетливо стояли картины похорон Леши Державина: свежий песчаный холмик на Южном кладбище, траурные черные ленты, венки, слезы родных и друзей-интернационалистов, их слова о том, что нечисть нужно выжигать каленым железом. Потом Николай увидел Татьяну, лежащую поперек кровати в разорванной одежде, белую больничную палату… Затем в его ушах вновь зазвучал надменный, ехидный
