ползком преодолеть несколько бесконечно длинных метров, отделявших меня от выхода на улицу. Помню только, как отчаянно, словно в агонии, что есть мочи ударил по двери ногой, срывая щеколду. Еще помню, как легкие жадно глотнули дымного воздуха…
«Теперь одно усилие, самое последнее!» – метрономом стучало в моем отравленном ядовитым газом воспаленном мозгу. Нужно только перетащить старика через высокий порог и вместе с ним кубарем скатиться вниз по трем покосившимся деревянным ступенькам. А там можно упасть лицом в сырую, горько пахнущую обгорелой травой землю и окончательно потерять сознание. Возможно, нас даже спасут… Кто- нибудь из дальних соседей, разбуженных среди ночи громким треском и мерцанием на окнах оранжевых бликов, прибежит равнодушно поглазеть на редкое, холодящее кровь зрелище. Только это могло дать нам шанс не быть погребенными под руинами пожарища. Об ангелах-хранителях без крыльев – в огнеупорных костюмах и масках – в тот миг я даже не думал. При любом раскладе пожарный расчет приехал бы слишком поздно, когда спасать уже некого и нечего. Им осталось бы только размотать шланги и залить пеной высоко взметнувшийся в сумеречное небо факел, доедающий старый приземистый домишко…
Все эти мысли промелькнули у меня в голове за тысячную долю секунды, пока распахивалась просевшая от времени входная дверь.
И тут же в мокрую доску крыльца в нескольких сантиметрах от порога с интервалом в секунду одна за другой вгрызлись две бесшумно вылетевшие из мрака трассирующие пули. Острый кусок дерева просвистел рядом с моей головой, едва не распоров щеку, и его поглотило непроглядное дымовое облако сеней.
Снайпер! Вот этого я никак не ожидал… Притаившийся где-то напротив крыльца в непроглядной от дыма и дождевых туч темени, он терпеливо ждал этого момента, чтобы не дать нам выбраться из дома, ставшего крематорием, где по бесовской задумке оставшегося за кадром сценариста должны были заживо сгореть два человека! Или…
Третья светящаяся пуля, беззвучно ударившая в крыльцо практически на одной линии с двумя предыдущими, отмела все возможные варианты.
Чисто инстинктивно уходя с линии огня, я отпрянул назад, в клубы черного дыма, не менее смертельные для нас, чем летящий в голову со скоростью ста метров в секунду кусочек раскаленного металла. Лампочка под потолком в последний раз мигнула и погасла…
Глоток уличного воздуха все же немного прояснил сознание, и я с ужасом понял, что нас хотят не просто убить, а непременно сжечь! Пуля, извлеченная милицейским патологоанатомом из обгоревшего до неузнаваемости трупа, – слишком очевидная улика! Особенно если оба потерпевших православные священники, один из которых уже замешан в шумном уголовном деле. Волна поднимется нешуточная… Другое дело – банальный, хоть и трагичный, несчастный случай со смертельным исходом. И никакого криминала. Правда, остается вопрос о причине возгорания, но с такой «мелочью» в наше время вряд ли кто-нибудь из следователей станет возиться, если есть возможность списать гибель людей на неосторожное обращение с огнем, на старую проводку, в крайнем случае – на ночную грозу…
На какое-то неуловимое мгновение я растерялся. Врожденный инстинкт самосохранения подсказывал только один вариант спасения: вперед, под пули! Будь что будет! Возможно, они не станут рисковать! Сообразят, что замысловатый план не сработал, актеры-камикадзе, подстегиваемые самым сильным человеческим рефлексом – выжить, вышли из-под контроля и предпочли умереть от пули, а не от огня, и ретируются?
Нет! Если я попру напролом, нас обоих просто застрелят, поставив пусть не совсем круглую и гладкую, но все-таки точку. В любом случае нас не оставят в живых. В правилах веселой игры в крематорий такой вариант для жертвы не рассматривался изначально.
Нет человека – нет проблемы. Мы оба, так уж распорядилась лихая судьба, кое для кого представляли проблему. Большую проблему. Но только живые. Кто бы ни стоял за поджогом дома и пулями снайпера – банда сектантов или братья-близнецы, они стремились таким затейливым образом данную проблему решить раз и навсегда…
Тихий, едва слышный сквозь треск пожара стон лежащего навзничь рядом со мной отца Сергия вывел меня из оцепенения лучше прямой сердечной инъекции адреналина! Он напомнил мне о том, что сейчас от меня зависит не только моя собственная участь, но и жизнь моего духовного отца. Самого близкого для меня человека из ныне живущих на земле. Эта висящая на волоске, едва теплившаяся жизнь взывала о помощи.
Наверное, еще никогда мой мозг не работал в таком бешеном режиме! Почти парализованный токсинами и непонятно как еще функционирующий, он прогнал за долю секунды десятки самых безумных и фантастических комбинаций и все-таки нашел ту единственную, которая давала нам с отцом Сергием крохотный шанс выжить в этом адском костре!
Я вспомнил о погребе в доме отца Сергия! Глубокий и холодный даже в редкую для хмурого Питера летнюю жару, он исправно служил одинокому старику хранилищем для нехитрых припасов и отчасти заменял холодильник. Спуститься в него можно было через люк под столом в ближней комнате…
Последующие события на девяносто девять процентов стерлись из моей памяти, остались лишь похожие на плохо проявленные фотографии обрывки полубредовых видений.
Я дополз до заветного люка в полу! Практически не дыша, с закрытыми, уже ничего не видящими обожженными глазами, в дыму и пламени я волочил за собой ставшее невероятно тяжелым обмякшее тело старика. Отшвырнул тлеющий от жара плетеный коврик, поднял люк… И провалился в мрачное безвременье. Вязкое, пульсирующее и ледяное…
Я не знал, что несколькими минутами позже на обшитый изнутри металлическим листом, плотно пригнанный к проему в полу люк рухнули пылающие потолочные балки, не ощущал, как сверху на меня теплыми струйками полилась черная от пепла вода, не слышал, как заливалась истошным лаем прибежавшая на пожарище умная соседская дворняга, и, наконец, не видел, как открылся люк погреба и кто-то отчаянно стал звать на помощь…
Я открыл глаза позже, когда свежий прохладный ветер облизал мое перепачканное сажей лицо, после чего то же самое, но с гораздо большим рвением проделала теплым языком собака – та самая, что отыскала на пожарище заваленный тяжелыми головешками люк погреба.
Открыв глаза, я увидел хмурое, в рваных облаках, бездонное небо и услышал совсем рядом взволнованный мужской голос:
– Смотри, Коль! Кажется, очнулся, ё… твою мать… Слава богу! Батюшка, вы меня слышите?
И меня со всех сторон снова обступила темнота. А потом на смену ей пришли высокий белый потолок больничной палаты и сдержанная улыбка дежурной медсестры. Только тогда я понял, что остался жив. А через неделю узнал, что практически здоров, если не считать отравления угарным газом, ушиба кисти руки и не слишком страшных ожогов кожи и слизистой оболочки глаз. Словом, мое бренное тело находилось во вполне сносном состоянии…
Глава 16
Во сне Юрку снова преследовали кошмары – память о Чечне. Ему снилось, как его, подорвавшегося на растяжке, окровавленного, без ступней, на грязной, чавкающей грязью дороге медленно переезжает траками пылающий танк «Т-72» с развороченной ПТУРСом башней, а на броне сидят и молча, с состраданием смотрят на него пятеро погибших ребят-морпехов из сводного батальона Северного флота. Все они изуродованы до неузнаваемости. У кого-то нет руки, у кого-то головы, а в груди Виталика Казанцева из Кировочепецка, балагура и весельчака, зияет вся в обугленных ошметках огромная дыра от прямого попадания из подствольного гранатомета. Он, Юрка, не может пошевелиться и пытается закричать, но его никто не слышит, и ползущая прямо на него стальная гусеница потерявшей управление громадины сначала словно зависает над самой головой, а затем с хрустом навсегда вдавливает череп в хлюпающую черную жижу…
Юрка с криком проснулся, рывком вскочил с дивана, мотая головой и жадно заглатывая воздух. Несколько секунд он тупо разглядывал незнакомую мебель и картину на стене комнаты, силясь понять, где он. Наконец вспомнил, что находится в той самой однокомнатной квартире на третьем этаже многоэтажки на Богатырском проспекте, куда его, изрядно уставшего за бесконечный день и пьяного, в третьем часу ночи привез на своем джипе Руслан. Пошарив рукой по полу рядом с диваном, Юра отыскал сигареты с зажигалкой, закурил и, уронив голову на подушку, уставился в потолок.
На его гладкой белой поверхности, то пропадая, то появляясь вновь, играл в клубах медленно
