Капитан стоял передо мной, как провинившийся школьник перед учителем.
– Понимаю, что вы сейчас подумали… Да, это незаконно, черт меня подери! Только подумайте, отец Павел, неужели мне, менту по жизни, отпахавшему четырнадцать лет опером и дважды раненному, неужели мне легко предлагать вам такие гешефты? – упавшим враз голосом спросил Томанцев. – Думаете, будет лучше, если вместо реальной помощи потерявшему все свое имущество одинокому старику-священнику и небольшой денежной поддержки нескольким милицейским семьям, едва сводящим концы с концами, семьям, где не могут позволить себе зимой купить ребенку фрукты, где муж стыдливо опускает глаза, когда в день зарплаты приносит домой денег «на посмотреть прилавки магазинов», а жена тихо плачет, в третий раз штопая единственные колготки… – от волнения Томанцев задохнулся и умолк, чтобы перевести дух, – … будет лучше, если этих долбаных брокеров, интеллигентов прыщавых, запихнут в тюрягу к уркам, где их, салаг, опустят и заставят кукарекать в петушином углу, а заработанные ими грязные баксы просто конфискуют и, как того требует закон, передадут в бездонные и дырявые закрома родины?! Лишь для того, чтобы их разворовали вконец обнаглевшие от безнаказанности правители и чиновники?! Так, по-вашему, будет справедливее, да?! Ответьте мне вы, священник!
Я молчал и с сочувствием глядел на этого доведенного до крайности тяжелой, нервной, изматывающей работой и постоянным безденежьем умного и правильного мужика, разменявшего пятый десяток. По- человечески я понимал его. Но не оправдывал. Комбинация, которую он, служитель закона, предлагал провернуть, используя постигшее старика несчастье, однозначно квалифицировалась как должностное преступление.
– Поймите вы наконец, – справившись с волнением, тихо и устало заговорил Томанцев, – каждый день в Питере происходят десятки случаев, которые без проблем можно задним числом подогнать под страховку, отстегнуть хозяину долю малую и снять те же самые деньги. Это не вчера придумано. У меня уже есть договоренность с одним обворованным нумизматом, и он, поверьте, был счастлив, когда я предложил ему такой халявный вариант частичной компенсации утраченного. Но теперь, после ночного пожара, устроенного, как пить дать, этими лохматыми суками, шакалами, выродками, я чисто по-человечески хочу, чтобы деньги получил ваш отец Сергий!.. Теперь я понятно излагаю?..
– Спасибо вам за заботу, капитан, – глухо произнес я, – но в любом случае… узнав о происхождении этих денег, отец Сергий вряд ли возьмет их у вас. Я просто уверен. Так что можете обрадовать обворованного нумизмата… А насчет сгоревшего дома не беспокойтесь, отстроим своими силами.
Пауза повисла гнетущая, долгая. Было очевидно: мой ответ воздвиг между мною и капитаном Томанцевым холодную неприступную стену.
– Не хотел с вами, священнослужителем, говорить грубо, отец Павел, а придется. Вывели вы меня из себя всерьез.
Я увидел, как дрогнули губы опера, как сжались его пудовые кулаки, один из которых он разбил о зубы похитившего Лизу Нагайцеву подонка. Холодная маска презрения исказила его черты.
– Вы, современные попы, жалкие лицемеры! Ваши владыки в шитых золотом рясах, не стесняясь, обслуживают откровенно гнусную, проворовавшуюся, преступную по своей сути власть! Посмотрите телевизор, на праздниках они стоят в храме Христа Спасителя бок о бок с известными всей стране убийцами!.. Они не гнушаются брать пахнущие свежей кровью пожертвования от бандитов, а те даже не считают нужным скрывать род своих занятий!
Знаете, отец Павел, лично против вас я ничего не имею, нет причины… Но мне погано от этой щедро оплаченной ворованными баксами лицемерной поповской клоунады, ясно вам?! Вот почему ни к одному из этих новомодных, сверкающих золотыми крестами храмов, куда в компании с телохранителями ходят по праздникам молиться и целоваться с вашими паханами холеные дяди в цивильных костюмах, я даже на пушечный выстрел не подхожу! От них несет дерьмом!..
Томанцев постоял еще секунду со сжатыми до белизны кулаками, обжигая меня взглядом, затем резко развернулся на каблуках и решительно зашагал к двери.
Я не мог обижаться на капитана за вырвавшиеся из глубины его мечущейся души обвинения. Как ни печально, в них было немало горькой истины! Страшно даже представить, сколько человек в стране, глядя на телеэкран и слушая благостные речи, думают точно так же, как этот питерский опер…
– И чтобы через сутки духу вашего в городе не было, иначе пеняйте на себя! – не оборачиваясь, процедил сквозь зубы Томанцев уже от порога и напоследок громко, зло хлопнул дверью. Глухой стук прозвучал как пощечина.
А я вслед перекрестил капитана.
Мне вспомнились евангельские слова Спасителя: «Горе вам, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты!..»
Мне, по милости Господа, никогда не было стыдно смотреть прихожанам в глаза. Пусть каются перед создателем и обманутыми людьми те, кто под личиной слуги божьего прячет нечистые помыслы и черную душу, цена которой измеряется в долларах…
Глава 22
Клио стонала, извиваясь всем телом, кусала подушку, царапала скомканную простыню с изображением звездного неба и орала так, что в окнах дрожали стекла. Юрка крепко держал ее за осиную талию и с таким демоническим остервенением двигал бедрами, звучно плюхая по упругим шоколадным ягодицам секс-бомбы, словно хотел во что бы то ни стало продолбить ее тело насквозь и в конце концов выйти краем самой мужской части тела где-нибудь в районе глотки…
Пот градом катился с его лба, застилая глаза соленой поволокой, капал с подбородка на мускулистую грудь и десятками извилистых ручейков сбегал дальше вниз, теряясь в горячем паху, где все сладко ныло, где сплетались воедино, вызывая экстаз и головокружение, неутолимая даже после двухчасового соития страсть, щемящая тесная сладость и тупая приятная боль.
– Юрочка, милый! Юра-а!!! – словно с другой планеты долетало до слуха Юрки, но не пробивалось к объятому пламенем похоти сознанию. – Я не могу больше!!!
Громкие всхлипы мечущейся по постели Клио и его собственное хриплое рычание сливались в одну бесконечную ноту, обезумев от которой истерично лаяла собака в квартире снизу. Разбуженные хозяева псины уже начали стучать по батарее отопления чем-то тяжелым.
– Хватит! Я… прошу тебя… Не надо-о-о!!! – рыдала будущая звезда мурманского телевидения. – Мне больно, мама-а-а!!!
Однако поняв, что все ее попытки освободиться из сжимающих ее талию крепких мужских рук тщетны, Клио перестала сопротивляться, лишь жалобно скулила, все слабее подмахивая бедрами, кусая подушку и мечтая только о том, чтобы этот ненасытный кобель поскорее кончил и оставил ее в покое…
Чувствуя, как близится взрыв – уже пятый за эту бесконечную ночь, – Юрка зажмурился, нашел руками пышную грудь девчонки и, не прекращая долбить, стиснул так неистово, что его левую икру свело судорогой. Шумно хватил открытым ртом глоток спертого, наполненного терпким запахом любви воздуха и в следующее мгновение, когда во всем теле наконец грянул взрыв похлеще атомного, плашмя рухнул на живот, припечатав истерзанную Клио к мокрой от пота простыне и тут же враз потеряв интерес к ее загорелым, не раз использованным прелестям.
Полежал несколько секунд неподвижно и, повинуясь жалобному писку Клио, перекатился на скрипнувший пружинами диван. Выдохнул, впрочем без особой настойчивости:
– Я хочу еще раз. Последний…
– Нет! Только не это! – взмолилась, округлив глаза, замученная блондинка. Затем осторожно прижалась к нему, провела, смахивая пот, горячей ладошкой по мокрому лицу, поцеловала шрам от ножевого ранения на плече и спросила:
– Что с тобой сегодня? Что-то случилось, да?
– Почему ты так решила? – невозмутимо спросил Юрка, отыскав рукой гладко выбритый, очерченный мягкой и влажной ложбинкой холмик внизу живота Клио. – Все как в лучших домах Рио-де-Жанейро.
– Не обманывай. Обычно ты ласковый, нежный, нацеловаться не можешь. А сегодня как будто с цепи сорвался, ведешь себя со мной так, словно я шлюха какая-то, – почти с испугом сказала девушка. – Я первый раз тебя таким агрессивным вижу… Даже тогда, помнишь, после того, как тебя в драке ножом ранили и менты побили, ты был как бешеный, но все равно не мучил меня так, как сегодня… Два часа кряду, почти без перерыва!.. Все плечи мне искусал, всю спину исцарапал, белочку до боли натер. Прямо варвар
