перевел взгляд на брата.
Промычав что-то через кляп, Руслан несколько раз дернулся, потом медленно уронил лоб на капот джипа и беззвучно зарыдал, сгорая от неслыханного стыда и лютой ненависти к самому себе, оттраханному прямо на глазах Юрки, вероломно подставленного им, но все-таки пришедшего выручать брата…
Сглотнув подступивший к горлу ком и пытаясь унять начавшую сотрясать руки дрожь, Юрка вновь перевел свой застывший взгляд на гогочущего дебила с грязными, липкими патлами и гнусными усиками, качнул стволом ниже уровня сердца, прицелился и коротко надавил на курок.
Все три пули вошли Гитлеру в пах, превратив его причиндалы в кровавое месиво. Захлебнувшись застрявшим в глотке смехом, тут же перетекшим в судорожный мерзкий хрип, Гитлер схватился руками за свежерубленый фарш и с выпученными глазами-телескопами сначала рухнул на колени, а потом, суча ногами, как висельник, повалился на спину, громко ударившись затылком о бетонный пол гаража.
Юрка, на лице которого при виде корчей урода не дрогнул ни один мускул, подошел ближе и, как заправский киллер, хладнокровно произвел контрольный выстрел в голову Гитлера, в результате которого она в буквальном смысле раскололась на две половины.
Опустив автомат, Юрка вытащил из пристегнутого чуть выше щиколотки, под джинсами, кожаного чехла нож, подошел к джипу и четырьмя взмахами перерезал связывавшие руки и ноги брата крепкие капроновые веревки, после чего выдернул у него изо рта грязную, промасленную отработкой тряпку.
Голозадый истерзанный Руслан тихо, как сопля по стеклу, сполз по решетке отбойника и зашелся в истерических рыданиях, от которых у Юрки сразу же больно защемило сердце.
Юрка не пытался представить себе, что бы он сам ощущал, кем бы себя чувствовал, окажись вдруг по воле случая на месте раздавленного в лепешку Руслана. Почти родного брата, который, угодив в лапы братков Гитлера, сломался и подставил их всех, обрек на мгновенную, страшную и, что немаловажно для боевиков, совершенно бесполезную гибель в бандитской засаде…
– Хватит ныть, оденься! – невероятным усилием воли взяв себя в руки, сказал Юрка. Он брезгливо отвернулся, не в силах больше смотреть на скорчившегося у бампера Руслана, сверкавшего развороченной задницей. – Там, в поселке, я оставил ползать одного слепого калеку. Скоро здесь наверняка будут менты с группой захвата… Если не хочешь давать письменные показания, как тебя здесь отъеб… В общем, кончай выть, надевай штаны, и сматываемся отсюда!
– Я… я не хочу больше жить. – Цепляясь за отбойник, Руслан поднялся на ноги и медленно, очень медленно натянул джинсы. Потом повернулся к Юрке лицом, снова сел на пол, прислонился спиной к бамперу «Чероки» с нарисованным на запаске клыкастым вампиром – того самого, злополучного, за который он прошлым утром принял финскую тачку на Выборгском шоссе, – и чуть слышно просвистел через сломанные зубы: – Дай мне ствол… Я… не смогу каждый день просыпаться с мыслью, что из-за меня, суки, погибли пацаны, а сам я – пидер! Я хочу кончить все прямо сейчас, одним выстрелом! Дай ствол, прошу тебя. Братан…
– Я тебе не брат, слякоть, – выдавил с ненавистью Юрка. – На хер вы мне сдались, такие честные коммерсанты. Сегодня я уезжаю из Питера, и лучше навсегда забудем, что наши дорожки пересекались!
Наконец-то сказав Руслану главное, то, что не успел сообщить отцу, Юрка помолчал и добавил уже гораздо спокойнее:
– Кроме безглазого калеки и меня, о твоем вздрюченном очке пока никто не знает. С братком, думаю, все ясно, уйдет к тюремной параше, в больничку. У тебя связи есть, если захочешь, сможешь заставить его замолчать навсегда… А мне, козел, твои сексуальные подвиги вообще до лампочки, понял?! Это твои проблемы, ты и загружайся! Отец никогда не узнает ни про твою гнусную подставу, ни про все это дерьмо. А больная жопа… ничего, до свадьбы заживет. Вставай, бля, пошли! У нас мало времени…
– Нет, – покачал головой Руслан, так и не поднявшийся с бетонного пола гаража. – Ты не понимаешь… не можешь понять! Мне плевать, узнает кто-то или нет! Я сам – сам! – никогда не прощу себя! Я не смогу жить, зная, что я – крыса и петух! Дай мне ствол, ты, падла! Или пристрели меня прямо сейчас! Ну давай, чего медлишь!
– Заткнись, – процедил Юрка сквозь зубы. – Считаю до трех, потом ухожу один. Раз… Два…
– Ствол, умоляю… – тихо прошептал Руслан. – Я не просто слякоть. Я хуже. Так не отнимай у меня самое последнее, дай хотя бы уйти достойно. Мужик ты или не мужик?!
– О-о, как вы меня достали, блядская семейка! – Юрка на миг прикрыл глаза, сжал зубы и медленно покачал головой. А потом без тени сожаления посмотрел на сжавшегося в комок Флоренского и швырнул ему «узи». С глухим стуком оружие ударилось об пол гаража. – На, подавись! Если так сильно хочешь сдохнуть, кретин, суй дуло в пасть и жми на курок! Счастливо оставаться.
– Спасибо, Малыш… – Рука Руслана быстро легла на рифленую рукоятку компактной израильской машинки для убийства, а указательный палец нащупал спусковой крючок. – Я знал, что ты добрый и не откажешь мне, – пробормотал он, глядя в спину Юрке, который молча развернулся и решительно шагнул к распахнутой металлической двери.
– Знаешь, я передумал, – вдруг, на удивление бодро, сказал Флоренский. – Я не хочу умирать. О том, что произошло здесь, действительно никто не узнает. Я ведь не сказал тебе… Гитлер привязал меня к решетке уже после ухода братвы, когда я был в отключке после замеса. Так что раненый бык ничего в мусорне не скажет. Остаешься только ты и твое твердое обещание молчать всю оставшуюся жизнь. Но, прости, я не привык верить людям на слово. Береженого, как говорится, бог бережет… Поэтому будет гораздо лучше, если вместо меня сдохнешь ты прямо сейчас! Короче, чао, придурок!..
Руслан решительно вскинул автомат, прицелился в спину Юрки, после его откровений резко затормозившего на пороге, и, растянув губы в садистской ухмылке, плавно надавил на спуск.
Сухо выплюнув, как оказалось, самую последнюю в обойме пулю, «узи» захлебнулся и затих. А купившийся на паскудный финт брата Юрка, отброшенный титанической ударной силой за порог, волчком крутнулся в воздухе, взмахнул руками, рухнул лицом на коврик для вытирания ног и затих с широко открытыми глазами. Пуля ударила ему в спину точно между лопаток, в сантиметре от позвоночника…
– Вот и ладушки, – не спеша вставая с пола и морщась от острой боли, сквозь сломанные зубы выдавил Руслан, хлюпая распухшими багровыми губами. – Сейчас мы протрем ручку волыны от пальчиков, вложим ее в грабку этого дурня, а сами доберемся до телефона и сообщим ментам печальное известие… Знаешь, мне почему-то кажется, что отец не очень расстроится, когда узнает, что ты сдох! А зря. Это было так красиво, как в кино! Я, заложник, видел все собственными глазами! Покрошив всех быков и чудом выжив в засаде, ты бесстрашно ринулся мне на помощь и успел, пока не было Гитлера (тот куда-то умотал), перерезать веревки, но тут, откуда ни возьмись, снова появился фюрер и выстрелил герою в спину. А я, будучи свободен от пут, улучив момент, прыгнул на злодея, выбил у него машинку и двумя очередями раскроил ему яйца и череп… Малыш, у тебя будут шикарные похороны! Жаль только, что ты, лох голимый, этого уже не увидишь… Но шикарный обелиск из черного гранита, с портретом-гравировкой и траурной слезливой надписью я, так и быть, тебе обещаю. Братан все-таки!..
Юрка лежал совершенно неподвижно, не в силах пошевелить даже пальцем, не то что вздохнуть. Надетый под блейзер взятый «напрокат» у одного из погибших боевиков легкий кевларовый бронежилет не дал выпущенной в упор пуле вонзиться в тело, но, увы, не смог уменьшить ее огромную ударную силу, потрясшую позвоночник. Юрка был жив, но не мог ни двигаться, ни дышать, ни даже стонать. Он лежал на пороге гаража, повернув голову набок, глядел в одну точку полными слез раскрытыми глазами и медленно, мучительно умирал от удушья.
…Как это ни странно, но способность дышать вернулась к нему отнюдь не от живительного дуновения свежего воздуха, а совсем наоборот – от попавшего в слипшееся сухое горло и просочившегося в легкие едкого угарного дыма, черным туманом медленно сползавшего вниз по ступенькам лестницы.
Словно очнувшись от летаргического сна, Юрка конвульсивно вздрогнул, широко открыл рот и рывком вдохнул ядовитый воздух. И тут же заорал от полыхнувшей в спине, груди и отозвавшейся во всех частях тела нестерпимой боли, скорчился, подтянув колени к животу, и зашелся в судорожном хриплом кашле… Кое-как очухался, вдыхая обжигающий легкие едкий дым, хотел было, придерживаясь за стену, подняться на ноги, но не сумел. Вовремя сообразил, что этого делать не стоит. Несколько глотков этой растворенной в воздухе отравы – и он снова упадет, потеряв сознание, на сей раз уже навсегда…
Если и оставался еще в замкнутом пространстве гаража относительно пригодный для дыхания воздух, то
