нашем месте, если бы перед вами стояла та же самая задача?! Интересно послушать и сравнить.
– Простите, полковник. Вы старше меня, выше по званию и имеете гораздо больший жизненный и военный опыт. Но, как вы сами только что справедливо заметили, командую операцией я, – сухо напомнил Охотник. – И я первый задал вопрос. Как вы это делали?
– Это было всегда ночью, – положив трубку на край пепельницы, Иван Федорович скрестил руки на груди и откинулся на спинку дивана. – Нужно знать местный уклад жизни, чтобы понять – свидетелей в такое время суток практически не бывает. В четыре часа вечера закрываются все лавки. С наступлением темноты, а она падает стремительно, жизнь в городе останавливается. Улицы пустынны. Фонарей нет и не будет. Окна в обеспеченных домах, имеющих средства на дизельный генератор, вырабатывающий электричество, закрыты шторами, у бедняков – циновками, почти не пропускающими свет. Разве что иногда встречаются пьяные, но их не так много. Единственный источник света в хорошую погоду – луна и звезды… Скажите, вы что-нибудь слышали о растительных ядах, используемых туземцами и индейцами разных стран для обездвиживания противника? Большинство из подобных средств, например яд кураре, попадая в организм человека, приводит к мгновенной смерти, вызывая короткую, но страшную агонию. Но существуют и такие, которые лишь на время делают из человека ватную куклу, парализуя двигательные функции и речь. Через некоторое время – как правило, от десяти до тридцати минут – действие яда начинает ослабевать и человек полностью приходит в себя. Согласитесь, этого промежутка вполне достаточно, чтобы спеленать любого здоровяка, как младенца, и заткнуть рот кляпом. В качестве транспортного средства для, как вы выразились, доставки пойманного пса в точку допроса мы использовали обычный трехколесный грузовой велосипед с прицепом, закрытым сверху куском брезента. Как видите, все очень просто и вместе с тем эффективно. Когда дело было сделано, мы таким же образом отвозили труп куда-нибудь на окраину и там вздергивали на сук, оставляя висеть до тех пор, пока его не заметит случайный местный житель… Вы удовлетворены ответом, капитан?
– Как я понимаю, у вас имеется определенный запас ядов, духовое ружье и шипы, которыми вы на расстоянии поражаете жертву?
– Ну, разумеется, – улыбнулся полковник. – Правда, хочу предупредить – обращение с духовым ружьем и тем более ядами требует определенной сноровки. Особенно если ваша задача – с расстояния в десять- пятнадцать шагов попасть в цель размером с яблоко. Мы все трое умеем пользоваться трубкой, но лучше всех эту древнюю индейскую науку освоил штабс-капитан. По весьма простой причине: Илья Борисович единственный из нас, кто сумел, дожив до седых волос, сохранить зрение юноши. Мы с Владимиром Николаевичем, увы, уже давно не можем даже читать без очков…
– Я понял вас, полковник, – Охотник встал, опираясь на трость, окинул взглядом стариков. – Рад был познакомиться с вами, господа. От имени Генштаба армии выражаю вам благодарность за все, что вы уже сделали. Но что касается моей завтрашней встречи с Соммером, я вынужден категорически отказаться от вашей помощи. Этот обрусевший немец – мой друг, пусть бывший. Я вот уже десять лет живу лишь благодаря ему. Поэтому, даже если выяснится, что профессор осознанно встал под вражеские знамена и заслуживает казни, как предатель Родины, он никогда – я еще раз повторяю – никогда! – не станет беспомощным куском мяса для больных псевдоанатомических фантазий. Если вам интересно мое мнение, то, по моему твердому убеждению, ваши зверства находятся далеко за гранью всех условно-допустимых даже в условиях войны оправданий для жестокости… Возможно, вы просто забыли, в таком случае напомню – война, господа, уже полтора года как закончилась. И если вам так захотелось казнить кого-нибудь из бывших эсэсовцев, оставшись вне подозрения, то, на мой взгляд, гораздо проще, допросив пленного, пустить ему пулю в лоб и тихо сбросить в реку на корм пираньям. Но вы предпочли кровавую демонстрацию, в духе тех же самых головорезов-карателей из СС, подвешивавших живых людей на крюк за челюсть и выставлявших на всеобщее обозрение надетые на кол отрубленные головы партизан. Так чем, в таком случае, вы лучше них?! Кто-нибудь может мне ответить, господа офицеры?! Молчите. Я не имею права судить вас. Бог вам судья. Я могу лишь высказать свое личное мнение, и как солдата, и просто как человека: сильные люди своих врагов уничтожают, а слабые – глумятся над ними… Я также прошу вас в дальнейшем воздержаться от какой-либо помощи мне. Будет даже лучше, если завтра утром не только женщины, но и вы все, впятером, покинете Лас-Суэртос и ближайшую неделю проведете вдали отсюда… А сейчас, прошу меня извинить, господа. Два часа назад, в разговоре с охранником на пристани, я сказал, что сегодняшний вечер и ближайшую ночь собираюсь провести в «Чайной розе», среди земляков и местных шлюх. А уже завтра нанести визит хозяину рудника. Так я и намерен поступить, чтобы не вызывать у немцев лишних подозрений. Прощайте, полковник. Как бы там ни было, благодарю за фотографии, отличный обед и важную информацию. Вас тоже, поручик и штабс-капитан. Надеюсь, больше мы не увидимся. Честь имею!..
– Что ж, вы сами приняли решение, Ярослав, – сказал Клименко, когда Охотник уже находился возле двери и коснулся пальцами начищенной до блеска медной ручки. – Надеюсь, вы об этом не пожалеете…
– Это что, угроза?! – Охотник обернулся, приподняв брови. Скулы его задвигались. На виске пульсировала вена.
– Не говорите ерунды, князь. Даже после вашего, обращенного к нам, старым и многое повидавшим людям, столь нравоучительного монолога мы не враги. В этом, начатом с моей подачи, трудном и опасном деле мы с самого начала были, есть и останемся на одной стороне. И наше предложение о содействии в уничтожении псов по-прежнему в силе. Именно поэтому мы никуда не собираемся уезжать. В Рио отправятся только моя жена и дочь. Что же касается казней… Знаете, капитан, мы, люди военные, можем по-разному относиться к допустимости тех или иных форм возмедия. Вам по душе прямолинейный, я бы сказал – сухой и расчетливый подход к выполнению поставленной задачи. Вы идете по пути наименьшего сопротивления. С точки зрения скорости достижения цели и сохранения сил, в том числе душевных, это оправданно… Я же, не скрою, всегда, везде и при любых ситуациях был ярым сторонником именно самых жестких методов, в том числе и показательных казней! Увидеть ужас в глазах врага – это дорогого стоит!.. Уверен, Владимир Николаевич и Илья Борисович со мной согласятся. Так что мы с вами, князь, очень даже едины в своей искренней любви к Отечеству и желании защищать его. Всеми имеющимися силами и средствами. И одно из них – страх, застывший на лице врага. Это все, что я вам хотел сказать, князь Корсак. Желаю удачи. И – храни вас господь…
Клименко поднял руку и торопливо перекрестил Охотника. После чего вновь откинулся на спинку дивана, сложил руки на груди, пыхнул трубкой и закрыл глаза. Два других колчаковца тоже демонстративно не смотрели в сторону застывшего у порога Ярослава. Словно его уже давно след простыл.
– И вас, полковник. Простите, если что не так, – глухо сказал Охотник. Повернувшись, он решительно толкнул дверь гостиной и вышел. Закинул на плечо оставленную в соседней комнате сумку-рюкзак.
На лестнице, ведущей на первый этаж, Ярослав лицом к лицу столкнулся с поднимающейся наверх Анастасией.
– Уже уходите от нас, князь? – мило и, как показалось Охотнику, с нескрываемым сожалением спросила девушка, хлопая длинными ресницами. – Мы думали, вы останетесь до утра. Лус даже приготовила для вас комнату.
– К сожалению, вынужден вас покинуть. До свидания, синьорита.
– Заходите, заходите обязательно! – сказала, чуть помедлив, Настя вдогонку загадочному и такому симпатичному гостю из России. – Я… буду ждать вас.
– Спасибо, – буркнул Ярослав, отводя глаза. – Чуть позже. После вашего возвращения из Рио. Подскажите, как мне выйти из дома? Я шел парадным входом, через фотоателье и похоронную лавку.
– Прямо по коридору дверь в сад. Она всегда открыта. Слава?
– Что?
– Вы правда еще зайдете? – спросила Настя тихо.
– К тебе я обязательно зайду, – пообещал Охотник и, не удержавшись, подмигнул.
– Я буду ждать, – на лице Анастасии тут же засияла смущенная, довольная улыбка.
На улице уже сгущались сумерки, солнце клонилось к закату, но по-прежнему стояла нестерпимая духота. На душе Ярослава было тяжело. Захотелось залить тоску и пустоту в груди водкой или каким-нибудь не менее забористым местным пойлом из тропических плодов. Коей дряни, надо думать, в борделе для истинных арийцев, где ему предстояло провести ночь, хватало с избытком.
