– Его настоящее имя Ярослав Корсак, товарищ генерал, – раскрыв кожаную папку и сверяясь с записями, сообщил майор. – В тридцать седьмом, когда его мать, бывшую княгиню Анастасию Корсак, работающую акушеркой в больнице, арестовали по указу от седьмого августа – за хищение государственного имущества, – Ярослав был отчислен из университета и подался в бега. Убив при этом трех человек. Находясь на нелегальном положении, сумел обзавестись новыми документами, с тем же именем, но на фамилию Корнеев. Чуть позже сам, добровольно, изъявил желание служить в органах милиции. Но, как мастер рукопашного боя, к тому же владеющий немецким и китайским языками, был тут же перехвачен военной разведкой. Точнее – лично Шелестовым. Тогда Максим Никитич еще был подполковником.
– Это я помню и без вас, майор, – отмахнулся генерал. – Продолжайте.
– Прошел спецподготовку в тренировочном лагере в Ижоре. Получил звание лейтенанта. С сорокового года участвовал в секретных операциях на территории противника. Характеризовался исключительно благоприятно. Пользовался личной благосклонностью Шелестова. Во время войны стал командиром группы. В мае сорок пятого, за несколько дней до Победы, провел молниеносную операцию по захвату части архива СС, во время которой получил серьезную контузию и ранение в ногу. Долго лечился. Уволен из армии по состоянию здоровья, в звании капитана. Награжден многими боевыми наградами, среди которых две Красных Звезды и Золотая Звезда Героя… В поезде, по дороге из Москвы в Ленинград, случайно встретился лицом к лицу с капитаном Бересневым, который вел его дело в тридцать седьмом году. Береснев узнал Корсака, попытался арестовать его. Но это не получилось. Все, к кому он обращался за помощью, включая коменданта вокзала, увидев среди вещей Корсака звезду Героя, тут же вставали на его сторону. Считая, что Береснев просто ошибся и Герой не может быть преступником. Опасаясь быть разоблаченным, ночью, когда Береснев курил в тамбуре, Корсак вошел туда и заколол его спрятанным в рукоятке трости стилетом, после чего сбросил тело на ходу в реку. Считая Береснева погибшим. Но капитан выжил. Он упал на мель, поросшую камышом, это смягчило удар. Позже его нашли местные рыбаки. Отвезли в сельскую больницу. Без документов. Почти полгода Береснев балансировал на грани жизни и смерти. Врачи уже махнули рукой, и если бы не одна сердобольная медсестричка, потерявшая мужа и ребенка во время войны… В общем, он выкарабкался. Долго ничего не помнил, даже собственного имени. В конце концов оклемался, отошел и, начав говорить, сразу же попросил встречи с сотрудником Чека. Дал подробные показания на Корсака…. Сам Корсак тем временем вернулся в Ленинград, где, по письменной рекомендации Шелестова к старому другу, был принят на службу в ОСОАВИАХИМ. Там быстро завоевал уважение начальства, сослуживцев и стал старшим инструктором. Получил квартиру, служебную машину, спецпаек. Женился на дочери своего бывшего университетского профессора Леонида Ивановича Сомова, Светлане, приехавшей из Москвы на поиски отца. У них родился сын, которого в честь деда назвали Леонидом.
– Я так полагаю, речь идет о нашем Сомове? – уточнил генерал.
– Так точно. Нами доподлинно выяснено, что с профессором Корсака связывали дружеские отношения еще с первого курса университета. Именно Сомов, долгое время живший на Дальнем Востоке и в совершенстве владеющий восточными видами рукопашного боя, тренировал Корсака. И есть подозрение, что именно Сомов в тридцать седьмом помог ему скрыться…
– Это уже несущественно, – дернул щекой генерал.
– Напряженно тренируясь, Корсак, вопреки прогнозам врачей, сумел полностью восстановить подвижность раненой ноги. Осенью прошлого года к нему приехал из Москвы Шелестов, назначенный начальником спецотдела ГРУ по поиску и ликвидации беглых главарей рейха. Шелестов ввел Корсака в курс дела, рассказал ему о тайной организации бывших членов СС—ODESSA и продемонстрировал фотографии, полученные из Бразилии. От бывшего колчаковского офицера. Из поселка алмазных старателей, где обосновались беглые эсэсовцы.
– Я знаю эту историю, – поморщился генерал. – На одном из снимков был Сомов. Считавшийся пропавшим без вести. О том, что он в Вервольфштадте, знали только мы. Дальше, Пал Семеныч! У меня мало времени.
– Корсак получил приказ уничтожить генерала Шальке и доктора фон Тиллера. Во время встречи узнал, что Сомов – не предатель, а наш агент. Взаимодействуя, им удалось ликвидировать обоих приговоренных. В отличие от благополучно добравшегося до СССР Корсака, Сомов погиб при отступлении. После возвращения в Ленинград Корсак повышен в звании и награжден третьей Красной Звездой. В настоящее время продолжает служить в местном отделении ОСОАВИАХИМ. Уже заместителем директора, Голосова. В следующем месяце старик уходит на отдых и майора Корнеева…. то есть Корсака, прочат на его место.
– А что с Бересневым? – кивнув, нахмурил брови генерал.
– В настоящее время он находится в госпитале, в Твери. У него сломан позвоночник, нет одной почки и парализованы ноги. И все это сделал Корсак. Спасая свою шкуру.
– М-да… – вздохнул генерал. – Не повезло капитану. Честный служака. Хотел поймать беглого убийцу, а в результате на всю оставшуюся жизнь стал калекой. Разве это справедливо, Пал Семеныч? Как считаешь? Должны мы давать в обиду своих людей?
– Считаю, что несправедливо, товарищ генерал, – отчеканил майор. – Будь он хоть трижды герой. В Чека и не таких обламывали. Одна проблема…
– Какая? – приподнял одну бровь генерал. Он уже знал, что сейчас скажет майор.
– Генерал Шелестов, – вздохнул майор. – Корсак – его любимчик. Можно даже сказать, что они друзья. Не думаю, что Максим Никитич обрадуется, узнав, что мы арестовали одного из его лучших… а может, и самого лучшего диверсанта. Ведь если удастся доказать, что Корнеев – вовсе не Корнеев, а объявленный в розыск еще десять лет назад убийца, его однозначно ждет расстрел. А в том, что мы сможем довести дело до приговора к высшей мере, я уверен на все сто процентов, товарищ генерал!.. Все что нужно – это ваше добро на арест Корсака. Я тут же отзвоню в Ленинград – и через два часа максимум Корсак будет в следственной камере. Так что, Олег Михайлович, весь вопрос в том, захотите ли вы заполучить столь могущественного врага, как генерал Шелестов, или нет. Учитывая всю сложность наших отношений с ГРУ…
– Сейчас не война, майор, – после долгого молчания глухо сказал генерал. – Это во время войны, когда существовал специальный приказ товарища Сталина органам НКВД оказывать всяческое содействие военной разведке и контрразведке, такие, как Шелестов, имея на плечах всего лишь погоны подполковника, могли по-хозяйски вламываться в кабинет наших генералов и хамить им, ничем не рискуя. Сейчас мирное время. И приоритет вновь, как и в конце тридцатых, принадлежит нам. И нет в ГРУ такого офицера, которого мы не могли бы поставить к стенке за то, что он, пытаясь скрыть свое черное прошлое, превратил в калеку честного человека. Нашего человека…
– Значит, – откашлялся майор, – можно считать, что вы не против?
– Звони в Ленинград, – тряся бульдожьими брыльями, приказал генерал и с хрустом сломал карандаш, который до сих пор вертел в руках. – Но это еще не все, Пал Семеныч. Мы должны перестраховаться. Я также хочу, чтобы тамошние следователи вывернули этого гребаного диверсанта наизнанку, любыми способами, но, кровь из носа, заставили его дать показания на Шелестова. Ты меня понял, майор?! Только так! Кровь из носа!
– Так точно, – на лице чекиста появилась довольная, глумливая ухмылка. – У нас на допросах даже мертвые говорят. Разрешите идти, товарищ… Олег Михайлович?
– Иди, – махнул рукой генерал. И добавил, уже тише, выделяя каждое слово: – Сам, лично, сегодня же отправишься в Ленинград. И вытрясешь душу из этого… самурая. Как это ты умеешь. Надеюсь на твой профессионализм, Паша. Только запомни: одних показаний калеки Береснева мало. Если Корсак не сдаст Шелестова, ты сам у меня очень скоро станешь инвалидом. Усек? Все, свободен!
И чекист громко хлопнул тяжелой ладонью по столу.
Эпилог
Все случилось внезапно – звонок в дверь, в половине третьего ночи, направленные в лицо пистолетные стволы, короткое сообщение об аресте, острее любого ножа ударила по сердцу фамилия Корсак, слезы на лице побледневшей как полотно Светланы, испуганная, но любопытная мордочка сторожко выглядывающей из своей комнаты сварливой соседки Мидии Эммануиловны и громкий плач проснувшегося в детской маленького Ленчика. Это был конец. Ярослав понял это сразу, едва взглянув на каменные лица пришедших среди ночи по его душу чекистов. Впервые с тридцать седьмого года кто-то из облеченных властью произнес вслух его настоящую фамилию. Для Охотника это означало только одно – долгие,
