Но как бы он ни старался, до лежавшего на гостиничной кровати парня было не докричаться.
Уиллоус осматривал вспухшее тело и видел, как потемневшая плоть выпирает у запястий, у щиколоток, на груди. Расстегнутая рубашка из ткани, похожей на шелк, с немодным широким воротником, украшенным белым кантиком и серебристыми треугольничками, была небрежно заправлена в черные вылинявшие джинсы. Лопнутые заклепки на черном кожаном поясе изображали стилизованную лошадь, которая пыталась сбросить седока. Ковбойский стиль прослеживался до самых ботинок, дорогих – разновидность змеиной кожи, – но сильно запущенных и с изношенными каблуками.
Дежурного попросили ни до чего не дотрагиваться, только открыть единственное окно как можно шире. И хотя перед окном лежала гора мусора, влетавший в окно ветерок был довольно свежим и приятным.
– Дня три-четыре? – спросил Уиллоус.
Паркер кивнула. Посмотрев на женщину, сидевшую у стены, Уиллоус подошел к окну. Там, внизу, двое мужчин, прячась от ветра под путепроводом, делили между собой содержимое коричневого пакета.
– Вы можете сказать, когда это случилось, Хани? – мягко спросила Паркер.
Женщина, замершая с глазами, устремленными в потолок, дважды моргнула, словно соображая.
Паркер ждала, стараясь не выказывать нетерпения. Женщина молчала, и Паркер уже сомневалась, что она когда-нибудь заговорит.
– Среда, думаю, что это было в среду, – наконец вымолвила Хани.
– А причина? Была ведь какая-то причина?
Хани кивнула, облизала губы.
– Он заставил меня выйти, хотя шел проливной дождь, и купить лотерейный билет. Он знал, что я промокну, но ему было наплевать. Он думал только об одном – как бы разбогатеть.
– Сколько вам лет, Хани?
– Девятнадцать.
– Нет, правда. Сколько вам лет?
Хани задумчиво улыбалась. Во рту не хватало переднего зуба, да и остальные выглядели не слишком надежно.
– Двадцать шесть, а в неудачный день – все тридцать.
– Хани – это ваше настоящее имя?
– Настоящие люди называют меня Хани. Закурим?
Паркер покачала головой – нет. Дешевая сумка из пластика лежала, словно мертвая ворона, на обшарпанном шифоньере слева от окна.
– Это ваша сумка?
– Какая сумка?
Паркер достала с шифоньера сумку и положила перед Хани, непроницаемой и отрешенной.
– Да, моя.
– Не возражаете, если я загляну внутрь? – спросила Паркер.
– Зачем?
– Сигареты.
Хани посмотрела в окно на хмурое, обложенное тучами небо. Казалось, проткни тучу, и вместо воды польется кровь.
– Да, делайте что хотите, – буркнула она.
Паркер заглянула внутрь, нашла помятую пачку «Экспорт Эз», спички и помогла Хани прикурить.
– Это мой самый любимый порок. – Она глубоко затянулась, плюнула на пол и вздохнула.
– Если бы мы могли поговорить с Четом, Хани, задать ему несколько вопросов!
– Например, какие?
– Об обстоятельствах его смерти. Как он умер?
– Да, ну… – сказала Хани.
Проходивший по виадуку грузовик наполнил комнату гулом и шумом. Хани скребла в голове и курила.
– Но мы прибыли слишком поздно – он уже давно умер.
Хани стряхнула с сигареты пепел себе на ладошку и сжала кулачок.
– Ты поможешь нам, Хани? Заменишь Чета?
– Вы хотите знать, что случилось?
Паркер кивнула.
– Ты не обязана говорить, если не хочешь. Но если бы ты рассказала, это очень бы нам помогло.
– Мне нужен адвокат?
– Я могу его тебе найти, – сказал Уиллоус.
– А зачем он мне нужен? Чтобы меня в это дело не впутали?
Уиллоус поднял руки ладонями к ней.
– Как ты захочешь, Хани!
– Я спрашиваю, вы-то не против?
– Прошу прощения…
Паркер подавила улыбку: никогда не поздно становиться учтивым, Джек явно делает успехи.
Не спуская глаз с Паркер, Хани сказала:
– Ладно, давайте. – Она взмахнула рукой, с сигареты посыпался пепел. – Нет, постойте, одну минуту. – Она протянула к ней руку: – Вас как зовут?
– Клер.
– Рада познакомиться, Клер.
Они пожали друг другу руки.
– Я хочу, чтобы была полная ясность, вы отказываетесь от адвоката?
– Конечно.
– Это просто формальность, но я обязана вас предупредить: все, что вы скажете, может быть использовано в суде против вас.
Паркер не хотела, чтобы она навредила себе.
– Удивительно, удивительно.
Паркер улыбнулась.
– Ну давайте, начинайте, – сказала Хани.
– Почему вы так долго не вызывали полицию?
– Потому что я хотела убедиться, что он умер. – Хани вытерла то место, где могла быть слеза. – Как только я увидела, что его зарезали, я сразу же подумала, что он безнадежен и я ничего для него не стану делать.
Паркер взглянула на Уиллоуса. Он передернул плечами. Она снова обратилась к Хани.
– Почему?
– Потому что, как только он бы вышел из госпиталя, он бы меня разыскал и забил до смерти.
– Расскажите мне, как было дело, хорошо? – попросила Паркер.
– Да вы сами осмотрите его хорошенько и увидите, в чем дело. У него нож в животе, вот он этого и не перенес.
Уиллоус отвернулся к окну, чтобы скрыть улыбку.
– Мне хотелось бы знать, почему Чета зарезали, – продолжала Паркер.
Хани закурила вторую сигарету. Руки ее не дрожали. Она выразительно улыбнулась Клер, и та подивилась: где она могла научиться так много вкладывать в свою улыбку. Конечно, не в Восточных кварталах, где занималась своим ремеслом.
– Хани… – поторопила Клер.
– …бил меня. Я хочу сказать, если бы я знала… Все это как-то не ясно…
Паркер выжидала.
– И все этот лотерейный билет, – наконец сказала Хани. – Я купила ему не тот, он хотел красный, а я купила синий, и он так взбеленился, как бывало, если он сильно напивался или что-то в этом роде. Ну и вот, он взорвался и принялся за меня.
– Что значит принялся за вас? – спросила Паркер.
