подвижным и энергичным лицом и решительным взглядом живых, острых глаз.
— А я у одного румына вот чего выменял за махорку, — он, не здороваясь, протянул на ладони маленький браунинг.
— Что же ты делать с ним будешь? — спросил Морозов.
— Немчуру стрелять.
— Подожди стрелять. На вот, прочти. — Николай протянул Жене листок.
Шаров стал читать, остальные молчали.
— Да-а, — прочитав, протянул Женя. — Ну и сволочи! Что же мы можем сделать? Поднять панику на площади? Стрелять там в немцев?
— Не болтай глупостей, горячая голова! — сказал Николай. — Необходимо попытаться убедить хотя бы знакомых нам евреев не ходить на это сборище.
— Сколько же мы до завтра успеем? — спросил Петр.
— Сколько успеем... Но мы обязаны это сделать.
В разговор вмешался Костиков.
— Николай Григорьевич, пусть это будет наше первое дело. Мы давно уже думаем — чего мы сидим? Когда мы будем действовать?
— Да, Николай, — обратился к Морозову Петр. — Тут у нас уже кое-кто подобрался из ребят. Спиридон Щетинин, Иван Веретеинов, Миша Чередниченко, Александр Романенко, Олег Кравченко да нас шестеро...
— Всех знаю, кроме Ивана Веретеинова. Будьте осторожнее, ребята. Один шаг — и наткнемся на провокатора.
— Да это все наши комсомольцы, народ проверенный, — с пылом вступился Костиков. — А за Ваню Веретеинова Валентина и Петр поручиться могут.
— Горько мне вам говорить об этом, — сказал Николай, — но времена сейчас переменились. Некоторые люди оказались не такими, какими мы их представляли. Мы уже знаем, что кое-кто из комсомольцев поспешил пройти регистрацию у немцев, а отдельные девушки познакомились с немецкими офицерами и разгуливают с ними по городу...
— Сволочи! Предатели! — сказал Лева Костиков, и черные глаза его непримиримо сверкнули. — С такими мы еще посчитаемся!
— Дать им всем по шее! — любовно подкидывая на ладони браунинг, заключил Женька Шаров. Несмотря на серьезность обстановки, глаза его озорно сияли, и он никак не мог погасить их веселого блеска.
И только Петр Турубаров сидел, отвернувшись от товарищей, ссутулив тяжелые плечи, опустив голову.
— Что с тобой, Петро? Заболел? — участливо спросил его Морозов.
— Нет, — отрывисто ответил Петр. — Пройдет.
— Это с ним теперь бывает, — сказала Рая и погладила брата по плечу. Потом, дождавшись, когда ребята о чем-то заговорили, она подошла к Морозову и тихо, чтобы не услышали другие, объяснила: — Девушка его, Лариска, с немцами встречается. А Петро с ума сходит, переживает...
— Понятно, — кивнул Морозов и с сочувствием взглянул на Петра. — Здесь ему ничем помочь нельзя — сам с собой должен справиться...
— Так что же, Николай Григорьевич? — спросил его Костиков. — Что нам делать? Давайте задание.
— Ладно, ребята. Соберемся все вместе семнадцатого, как раньше договорились. Торопиться нам нельзя. Приведете с собой остальных ребят. Тогда все окончательно решим, как нам жить дальше. А сегодня за дело! Пусть каждый обойдет знакомые ему еврейские семьи, предупредит людей, чтобы уходили из города. И попросит, чтобы те знакомым своим передали. Рае и Вале это всего удобнее.
— Мы сейчас же пойдем, — взволнованно сказала Рая. — Вот только Валька с базара вернется.
— Моя знакомая семья живет на улице Ленина, а другая в Перекопском переулке, там у них детей видимо-невидимо, а дед бухгалтером на заводе работает, симпатичный старик, — сказал Лева Костиков. — Я их уговорю.
— А у нас в доме зубной врач живет, — сказал Женька Шаров. — Зубы всем дергает. Я с его сыном в одном классе учился. Он живо на своего папашу воздействует.
Ребята оживились.
— Вот и действуйте, — сказал Морозов. — Но не думайте, что это так легко. Люди даже не могут представить себе, что их ждет. Многие верят, что немцы действительно хотят их просто изолировать. Но даже одна спасенная семья — это наша победа.
— Что ж, пошли, ребята, — сказал Женька Шаров. — Айда по одному.
Распрощавшись с Петром и Николаем, ребята по одному выскользнули из домика рыбака.
— Ну вот, начало и положено, — сказал Морозов Петру. — Мы уже действуем.
— Ребята за дело горячо взялись, — сказал Петр. — Сколько успеют, они сделают.
— Ты должен позаботиться, Петро, чтобы о том, что я в городе, знало как можно меньше людей, — на прощание сказал Петру Морозов. — В дальнейшем со многими членами нашей организации я буду иметь дело через тебя.
До самого комендантского часа ходили ребята по знакомым квартирам. Успехи у них были небольшие. Никто и слушать не хотел взволнованных девушек и парней.
— Нас будут расстреливать? Стариков и детей? За что? — наивно спрашивали усталые и недоумевающие люди Валентину или Женьку Шарова. — Вот если мы не подчинимся им, тогда нас расстреляют.
— Не ходите на площадь, спрячьтесь, — уговаривал растерянных, бледных женщин взъерошенный Лева Костиков. — Вас ограбят и убьют — вот чего они хотят.
— Куда же мы спрячемся? Нас здесь все знают. Где же мы будем жить? В погребе? А у меня Сонечка грудная на руках... Мы же умрем с голода. Кто нас будет кормить?
Лева с отчаянием смотрел на людей.
— Спасибо, спасибо, — благодарили Раю в другой квартире. — Мы и сами так думаем. Нас соседи обещали спрятать на время.
— Уходите, уходите, ничего не хочу слышать! — испуганно шептал Женьке Шарову беловолосый с бескровным лицом старик. — Вы только себя подведете. А нам все равно ничем нельзя помочь...
К комендантскому часу ребята успели обойти около двадцати семейств. Молодые подпольщики торжествовали. Все-таки кое-кто из предупрежденных ими людей согласился уехать из города.
На другой день с утра на Владимирской площади собралось больше двух тысяч евреев. Старики, женщины, подростки с узлами, чемоданами, мешками и дорожными сумками озабоченно топтались возле своих вещей, испуганно поглядывали на немецких солдат, оцепивших площадь. Начальник городской полиции Юрий Кирсанов вместе с капитаном Эрлихом забирали у людей ключи от квартир и тут же ощупывали каждого человека, отбирая наличные деньги и драгоценности. Негромкий ропот шелестел над площадью.
Негреющее осеннее солнце выглянуло из-за свинцовых туч, когда на боковой улице остановились четыре крытых брезентом грузовика. Немцы торопливо подвели к ним женщин с грудными детьми на руках и совсем уже дряхлых стариков. Подталкивая их прикладами, солдаты загнали людей в машины. Будто по команде, разом взревели моторы. Огромные грузовики, наполнив улицу черным едким дымом, тронулись с места и вскоре исчезли за поворотом.
Прошло не менее двух часов, пока Кирсанов и Эрлих под наблюдением майора Альберти зарегистрировали оставшихся евреев, а заодно произвели осмотр содержимого чемоданов и свертков. Наконец ортскомендант подал знак общего построения. Изнуренные, взволнованные люди нехотя становились в колонну, когда к сборному пункту подъехал грузовой автомобиль. Это был один из тех четырех, на которых увезли женщин и стариков. Из кабины водителя на землю лихо соскочил немецкий солдат и принялся осматривать скаты. А те, кто стоял поблизости, увидели на сиденье шофера груду
