— Если не скажешь, прощайся с жизнью. Не видать тебе ни жены, ни деток.
Стоянов взял пистолет и, будто играючи, взвешивал его на ладони. «Зря только хвастался», — думал он.
Еще вчера начальник политического отдела Петров и следователь полиции Ковалев доложили, что единственный раненый военнопленный, оставшийся в палате, где лежали шесть беглецов, ничего не знает о них. Обругав и того и другого, Стоянов кричал, что они не умеют работать, слишком либеральничают с арестованными, и поклялся сам развязать язык этому Смирнову. И что же теперь? Начальник полиции представил себе ироническую улыбку Петрова, сочувственный взгляд следователя, и снова неудержимая ярость овладела им.
— Ну, последний раз спрашиваю. Будешь говорить? Даю минуту на размышление, — он поднял пистолет на уровень глаз, прицелился в грудь арестованного, начал считать: — Раз, два, три, четыре...
Ни один мускул не дрогнул у пленного на лице. Крупные капли крови падали с подбородка на гимнастерку. Эти капли сбивали Стоянова со счета, заставляли медленнее называть цифры.
— Двадцать шесть... двадцать семь...
Пленный молчал, еще ниже опустив голову.
— Пятьдесят восемь... пятьдесят девять... шестьдесят!
Стоянов нажал курок. Прогремел оглушительный выстрел.
Под истошный крик полицая, который схватился за плечо, пленный рухнул на пол.
Отбросив пистолет, Стоянов, прихрамывая, кинулся к полицаю.
— Как же это? Прости, дружок, прости, дорогой. Не думал, что в тебя угодить может, — причитал он, помогая полицаю снять рубашку. — Гляди-ка, прямо в плечо угораздило. Давай в машину. Сам в госпиталь отвезу, только не обижайся.
В распахнувшуюся дверь вбежали несколько испуганных полицейских. Они вопросительно поглядывали, то на своего начальника, то на раненого товарища.
— Унесите эту падаль! — закричал Стоянов, кивнув на распростертого на полу пленного.
В кабинет с папкой для доклада вошел Петров. Глянув на убитого, он усмехнулся.
— Снайперский выстрел. Прямо в сердце, да еще навылет.
Два полицая за ноги выволакивали труп из комнаты.
По мнению майора Штайнвакса, в Таганроге, наконец, постепенно восстанавливался порядок. Правда, так пока и не выяснилось, кто из обслуживающего персонала третьей больницы помог осуществить побег советским командирам. Оставались непойманными и авторы многочисленных листовок со сводками Советского Информбюро. Но зато полиция успешно проводила облавы, выявляла уклонившихся от работы жителей города, обеспечивала набор молодежи для отправки в Германию.
Вообще-то подбором желающих поехать на работу в Германию ведала биржа труда. Но так как добровольцев было ничтожно мало, эти функции в основном выполняла полиция. По указанию Стоянова полицейские вылавливали на улицах девушек и парней, под конвоем водили их на регистрацию и, продержав несколько дней в подвалах полиции, загоняли в товарные вагоны, подготовленные к отправке. Всякий раз при отправлении эшелонов с рабочей силой присутствовал ортскомендант майор Штайнвакс. В последнее время у него было хорошее настроение. Объяснялось это тем, что через Таганрог к фронту двигались все новые и новые части. От знакомых офицеров, которые наведывались в комендатуру, он слышал о скором наступлении группы армий «Юг» и потому верил в близкую победу Германии.
Вечером Стоянов посетил бургомистра. С виноватым и хмурым видом стоял он перед Ходаевским.
— Что случилось?
— Опять листовка. Обращение к населению города. Только что обнаружили на Петровской улице.
Стоянов протянул бургомистру листовку.
— О! У них уже появилась машинка, — нахмурился Ходаевский, разглядывая машинописный текст. — Интересно, что они пишут?
«Дорогие соотечественники, братья и сестры и вся молодежь города Таганрога! — прочел он. — Фашистское зверье не стесняется ни в какой лжи и неслыханном обмане населения временно оккупированных советских районов. Эти бандиты всеми силами стараются обмануть нас, граждан города Таганрога, придумывая стократные регистрации, обещая „золотые горы“ уезжающим в так называемую „великую“ Германию.
Обманывая нас, эти фашистские изверги хотят оторвать нас от семьи, бросить на голодную смерть, всех мужчин сделать солдатами Германии и превратить нас, свободных русских людей, в рабов германского капитала!
Мы призываем вас, граждане, не поддавайтесь на всякие уловки фашистских псов. Не давайте себя обмануть, не соглашайтесь выезжать из родного города, потому что наша родная Красная Армия наводит страх на врагов и теснит их на запад.
Будем помогать Красной Армии всем, чем можем. Все, кому дорога любимая Родина, останутся в Таганроге и помогут Красной Армии изгнать коричневую чуму из любимого города. Прочти и передай товарищу», — прочел Ходаевский.
— Этой листовке уже два месяца, — сказал он, показывая Стоянову верхний уголок бумаги, где над призывом «Смерть немецким оккупантам!» стояла дата «16 апреля 1942 г.».
— Да, но к дому ее прилепили только сегодня.
— Пора бы полиции серьезно заняться этими бандитами. К их поимке надо привлечь население. Я прикажу редактору газеты дать объявление, что бургомистрат заплатит по сто рублей за каждого партизана.
— Давно пора, — пробормотал Стоянов.
— Но и вы, господин Стоянов, должны мобилизовать полицию. Мне стыдно перед ортскомендантом и перед начальником гарнизона генералом Шведлером, что в нашем городе еще орудуют коммунисты.
— Господин бургомистр! Генерала Шведлера уже нет. Час назад он убит осколком советского снаряда возле своего командного пункта. Сто одиннадцатой пехотной дивизией командует теперь полковник Рекнагель.
— Ах, какая жалость! Генерал был так чуток к нуждам нашего города, — искренне расстроился Ходаевский. — Теперь надо устанавливать контакт с полковником.
Стоянов знал цену этим контактам: каждому новому начальнику гарнизона Ходаевский от имени бургомистрата преподносил дорогие подарки, поэтому он ухмыльнулся и предупредил:
— С полковником Рекнагелем советую не торопиться. Кажется, эта дивизия на днях уходит из города на передовую.
...Как-то вечером Вилли Брандт вернулся домой раньше обычного. Он торопливо собрал свои вещи, поблагодарил хозяйку за радушный прием и попросил Нонну зайти к нему в комнату.
— Я должен оставить вас, но ненадолго, — сообщил он девушке.
«Неужели немцы уходят?» — подумала Нонна и, сдерживая радостное волнение, спросила:
— Почему так поспешно?
— Это небольшой секрет. Но от вас у меня тайн нет. В ближайшее время германская армия перейдет в последнее, решительное наступление. Мы уже получили приказ овладеть Ростовом. А через месяц наши солдаты, солдаты фюрера, освободят от большевиков Кавказ, выйдут к Волге... А я вернусь в Таганрог и увезу вас в Берлин, — поспешно добавил Брандт, увидев, как побледнела Нонна. — Я покажу вам Европу, покажу цивилизованный мир. Вы мне верите?
Пересиливая отвращение, девушка молча кивнула головой. Мысленно она уже бежала к Пазону, чтобы сообщить городскому подпольному штабу о готовящемся наступлении немцев. Собираясь выйти из комнаты, Нонна протянула на прощание Брандту руку и только теперь заметила сверкающую брошку в его руке.
— Это вам, Нонна. Мой маленький подарок.
— Нет, нет! Не нужно. Я все равно не возьму. — Она отдернула руку.
