Сергей прикрыл дверь, набросил крючок на петлю. Выждав удобный момент, он выломал широкую доску в задней стенке строения, пролез в образовавшуюся щель и, перемахнув через невысокий плетень, бросился бежать по соседскому огороду. Вразнобой затрещали винтовочные выстрелы. После одного из них Сергей неуклюже взмахнул руками, хромая, проковылял еще несколько шагов и повалился на свежие грядки зеленого лука. Пуля раздробила ему бедро.
Так и пролежал он на сырой земле, поглядывая то на рваные клочья облаков, то на немца, приставленного рядом, пока не закончили обыск в квартире Константина Афонова. Здесь же, в засаде, полицаи схватили еще несколько подпольщиков. Их всех загнали в одну машину. Только Вайс не мог идти сам. Его небрежно подхватили под руки, подтащили к грузовику и бросили в кузов.
Георгий Тарарин подходил к дому Константина Афонова, когда увидел, как из калитки вывели арестованных. С невозмутимым видом Тарарин прошел мимо. Лишь за углом он ускорил шаг, торопясь за завод «Гидропресс», чтобы успеть предупредить товарищей. Но и там ожидала засада. Его арестовали, когда он переступил порог своего цеха.
На свободе остались немногие.
Георгий Пазон и Николай Кузнецов возвращались из театра поздно вечером. На Петровской улице Пазон встретил мать.
— Домой не ходи. У нас полиция. Тебя ищут, — предупредила она, не останавливаясь.
Георгий и Николай переглянулись.
— Что делать? — испуганно проговорил Пазон.
— Меня, видно, тоже ждут, гады. Пошли к Мещерину или к Анатолию Назаренко, — предложил Кузнецов.
— Айда к Назаренко, туда ближе.
По дороге они столкнулись с Виталием Мирохиным.
— Юрка! — он так звал Пазона. — Вайса и Костю арестовали. Тольку Назаренко сейчас увезли. Надо бежать на ту сторону, пока и до нас не добрались...
— Погоди бежать. Сначала скажи, где укрыться можно? За мной тоже охотятся...
— За металлургическим заводом в старых котлах место хорошее. Там и Николай Морозов иногда прятался...
— А что? Дело. Туда ни одна душа не заглядывает, — согласился Пазон.
Он попросил Мирохина разузнать, кого еще из подпольщиков забрали в полицию, и завтра же утром принести еду в заброшенные котлы завода имени Андреева.
— Смотри сам не попадись. Мы с Николаем тебя дожидаться будем, — сказал он на прощание.
...Но не только Пазон с Кузнецовым скрывались в эти тревожные майские дни.
Александра Афонова спрятали у знакомых. Андрейка, его брат, забрался в широкие трубы, которые валялись на улице возле дома. Там и пролежал он несколько дней, изнывая от голода и жажды. Юрий Товель спрятался в подземелье во дворе, где жила его тетка. А Георгий Перцев — руководитель подпольной группы на кожевенном заводе — ушел в степь и скрывался там под полуразрушенным паромом. Немцы и русские полицаи продолжали рыскать по улицам притихшего Таганрога.
Анатолия Мещерина арестовали дома. Нину Жданову забрали прямо из детского сада. Лидию Лихолетову схватили вместе с летчиком Маниным, когда она привела его к одной из своих подруг. Тайный агент Брандта, по кличке Алекс, обнаружил убежище капитана Попова. Во время ареста летчик отстреливался и убил трех полицаев, но был задержан и тут же застрелен гитлеровцами.
Константина Афонова с товарищами поместили в одну камеру. Вайс сразу узнал эту комнату. Когда-то здесь была авиамодельная мастерская Дворца пионеров; стояли длинные столы, верстак, лежали груды картона, под потолком висели модели самолетов и планеров. Теперь же на окнах тюремные решетки, дверь обита железом, и в ней прорублен глазок.
Кроме подпольщиков, в камере находились уголовники. Но Константин Афонов собрал своих ребят в один угол, сюда же перенесли единственную койку и положили на нее раненого Сергея Вайса. Он сказал сокрушенно:
— Ребята! Какая судьба! В этой комнате я провел свои лучшие годы. А теперь это моя тюрьма перед смертью. Я помню, сюда приходил Морозов, когда отбирали модели на городскую выставку... А теперь уже нет Николая...
Первым на допрос увели Константина. В напряженном волнении ожидали его возвращения. Пришел он весь в крови, молча подошел к баку с водой, смочил разбитые губы, лицо, голову.
— Этим нас не возьмешь, не такое видели, — проговорил он, присаживаясь в углу среди своих, и тихо, вполголоса добавил: — Полиция знает все. Пытают, где спрятано оружие. Показывали план немецких объектов в городе Таганроге, говорят, у Назаренко при обыске обнаружили. Я сказал, что никакого Назаренко не знаю. Ну, после этого мне и дали. Думал, до камеры не дойду. Какая-то сволочь выдала нас с головой.
— Кто? — спросил Тарарин. — Как ты думаешь, Костя?
— Следователь и Стоянов на Василия ссылаются, — тихо проговорил Константин. — Говорят, что он во всем признался.
Наступило гнетущее молчание. Несколько минут никто не произносил ни слова. Мысль о том, что Василий мог оказаться предателем, не укладывалась в сознании.
За дверью послышался звон ключей.
— Это за мной, — простонал Вайс.
Но на допрос вызвали Тарарина.
Через некоторое время дверь растворилась вновь, и в камеру втолкнули Максима Плотникова, за ним вошли Сахниашвили, Василий Афонов, Подолякин, Федор Перцев и еще несколько подпольщиков. И среди них Николай Кондаков. Оглядевшись, они увидели товарищей и направились к ним в угол. Теперь в этой огромной камере было около ста человек.
— И вас взяли? — удивился Василий, присаживаясь возле Константина.
— Как видишь, — вздохнул Константин, отворачиваясь. Ему трудно было смотреть в лицо брату. Что, если следователь и Стоянов сказали правду?
— Что с Сергеем?
— Ранен в бедро.
Арестованным принесли ужин. Каждому по кружке кофейной бурды, даже запахом не напоминавшей кофе, и по ломтику серого хлеба, перемешанного с отрубями.
— А это вам! — Полицейский, отыскав Василия, протянул ему миску, до краев наполненную гречневой кашей, поверх которой лежал большой кусок вареного мяса, и как бы невзначай громко заметил: — Господин Стоянов распорядился, за ваши правдивые показания...
Взоры подпольщиков устремились на Василия. А он метнул на полицейского уничтожающий взгляд, потом улыбнулся и взял миску.
— Ну и сука же твой господин, а добру пропадать незачем. На, Сергей, подкрепись, — он подал миску Вайсу, который все это время лежал с закрытыми глазами и только теперь приоткрыл веки.
— Дешево тебе платят за предательство, — вдруг прозвучал в тишине какой-то напряженный звенящий голос Константина.
Василий поставил миску на цементный пол, повернулся к. брату, потом оглядел примолкнувших товарищей.
Лицо его, изуродованное кровоподтеками и ссадинами, побледнело, напряглось. Но голое прозвучал спокойно и, как всегда, с едва уловимой добродушной усмешкой.
— Та-а-ак, — протянул он. — Самим себе перестаем верить. Миска каши, и с пол-оборота все завелись.
— Они при каждом вопросе на тебя ссылались, — все тем же звенящим голосом продолжал Константин.
Василий с ласковой насмешкой посмотрел на него.
— А тебя, Костя, за что они так раскрасили? — спросил он.
— Допытывались, где оружие спрятано.
