Мурзин был еще очень слаб, когда впервые после болезни выбрался из землянки. Небо хмурилось холодными тучами, в лесу пахло мхом и прелыми листьями.
Неподалеку, за деревьями, слышались голоса людей, перестук молотков. Мурзин знал, что там партизаны заканчивают строительство последней землянки, и направился к ним. Неожиданно на тропинке показался шахтер Козак. Завидев Мурзина, он поспешил навстречу. Долго тряс его руку, справлялся о здоровье.
– А что делает надпоручик Дворжак? – поинтересовался Мурзин.
Козак недоуменно вскинул белесые брови. В его взгляде застыл немой вопрос.
– Разве пан капитан не знает? – ответил он после неловкой паузы. – Пан велитель Ушияк забрал Дворжака с собой.
– Та-ак!
Больше Мурзин не сказал ни слова. Он стиснул зубы и, кивнув Козаку в знак благодарности, зашагал по тропинке. В воспаленном мозгу проносились тревожные мысли. Он знал, что Ушияк отправился в город Ратибор, где на конспиративной квартире должен был встретиться с руководителями местного подполья. Еще вчера утром, перед уходом из лагеря, Ушияк пожелал ему скорейшего выздоровления, но ни словом не обмолвился о том, что берет с собой Дворжака.
«Что это? Недомыслие? Нежелание прислушаться к здравому предупреждению? Или, быть может, Ушияк в глубине души посмеивается над моей излишней предосторожностью? Нет. Это явная глупость. По доброте душевной он просто может чересчур довериться людям. Как жаль, что нет у него той партизанской закалки, которая родилась у нас, в лесах Украины и Белоруссии».
С этими мыслями Мурзин подошел к большому котловану, отрытому в склоне горы. Несколько партизан обшивали досками стены будущей землянки, другие мастерили трехъярусные нары. Поодаль громоздились подготовленные для крыши бревна. Мурзин уже собирался спуститься вниз, когда к нему подбежал посыльный.
– Товарищ капитан! Там от Степанова человек пришел. Вас дожидается.
– Где?
– В штабной землянке сидит, портянки перематывает.
Мурзин торопливо пошел назад.
Только после ухода Степанова он понял, как дорог был ему этот мудрый жизнерадостный человек. Он не знал, когда и как успел к нему привязаться. Казалось, раньше, живя с ним рядом, он не выделял его среди других командиров. Но видно и впрямь бьет в точку народная мудрость, гласящая, что настоящая дружба проверяется расстоянием. И действительно, без Степанова Мурзин совсем затосковал.
Потому-то он обрадовался, услышав о посланце Степанова. Мурзин шел так быстро, что посыльный едва поспевал за ним. Возле штабной землянки его поджидал бывший летчик лейтенант Долинов, который, бежав из плена, еще под Штавником пришел в партизанский отряд. Мурзин поздоровался и, не сдержав своих чувств, обнял лейтенанта.
– Ну что у вас там? – спросил он, не дав тому возможности доложить по форме. – Как Степанов?
– Порядок полный, товарищ капитан. Живем в лесу. Километров десять от Злина. Отряд уже больше вашего, а народ все идет. В одном селе разгромили немецкую комендатуру, раздобыли оружие. Когда я уходил, Степанов посылал одну группу на железную дорогу. Может, уже и эшелон под откос пустили, Селяне хлеб нам приносят, сало. Из Злина подпольщики обувь доставлять начали. Народ там правильный. Сами поняли обстановку. Так что Степанов просил не беспокоиться. Он вам записочку велел передать.
Долинов достал из кармана сложенный вчетверо, замызганный и пропахший потом листок бумаги и передал его Мурзину.
– Что же ты, так в кармане и нес? – строго спросил Мурзин. – А если бы на немцев напоролся?
– Не-е. Она у меня в сапоге была спрятана. Только сейчас вытащил.
– Та-ак! – Мурзин развернул записку, пробежал взглядом по строчкам.
Короткими военными фразами Степанов сообщал, что его отряд насчитывает уже более трехсот человек. На днях он приступает к активным диверсионным действиям. Планирует операцию по захвату обоза с военной обувью, которую немцы вывозят из Злина с завода Бати. И в конце просил разрешения организовать в своем районе еще один партизанский отряд под командованием лейтенанта Долинова.
– Молодец Степанов! Этот в штопор не свалится, – радостно проговорил Мурзин, вспомнив объяснения Степанова о том, что надо не терять скорость, чтобы не свалиться в штопор. – А ты как думаешь? Читал записку?
– Мне ее сам Степанов прочел.
– Тем лучше. Отрядом сможешь командовать?
– Попробовать можно.
– Нет, браток. Это кашу надо пробовать. Не понравилась, отставил в сторону, вкусная – съел. А здесь я тебе людей доверить собираюсь. У них у каждого небось семья, дети. О каждом тебе думать придется. Притом, ты русский человек, представитель Советской страны, а потому в грязь лицом ударить никак не имеешь права. Ясно? На тебя здешние люди как на спасителя молятся. Это тоже понимать надо. Где случай представится, рассказывай про наш народ, про наши порядки. А ежели не к месту, не лезь. Здесь мы в гостях, на чужой земле, память о себе добрую оставить должны. Так-то вот.
– Это я понимаю. Десятилетку закончил. В летной школе учился. Грамотный. Правда, основное образование в плену получил. Теперь, пока немцев не отблагодарю, не успокоюсь.
– Что ж, если к злости они тебя приучили, и на том им спасибо. С какого ты года?
– В апреле сорок четвертого в Крыму сбили.
– Я не про то спрашиваю. Родился когда?
– В двадцать втором.
– Ишь, мой ровесник. Такой молодой, а уже лейтенант, – улыбнулся Мурзин. – В армии чем командовал?
– Был командиром звена… Истребитель я.
– Вот и хорошо. Истребляй гадов, пока до Берлина не дойдем. Сейчас иди к ребятам в землянку, отдыхай с дороги. А вечером Ушияк вернется, тогда продолжим наш разговор.
– Слушаюсь! – лейтенант Долинов приложил руку к козырьку затрепанной кепки и, повернувшись на каблуках, усталой походкой пошел туда, откуда по-прежнему доносился стук молотков.
«Ничего. Справится. Правда, робкий немного, – размышлял Мурзин. – Но Степанов-то, наверное, не один раз подумал, прежде чем такое решил. Приняв новую должность, не торопись изменить все по-своему, ибо твой предшественник начинал с того же, – вспомнил Мурзин давнишнюю поговорку, слышанную еще в армии перед самым началом войны. – А впрочем, пусть Ушияк сам решает, кого назначить».
Ян Ушияк вернулся, как всегда, возбужденный, справился у Мурзина о здоровье и, скинув старомодное полупальто, подсел поближе к раскаленной печурке.
– Привет тебе, Юра, от Грековского. Заходил я к нему на базу. У него проблема. Людей размещать некуда. Землянки не успевают рыть. Стоят они в лесу, возле самого Ратибора. Уже больше пятисот человек в отряде. Я ему посоветовал второй отряд организовать. Поближе к Всетину. Командиром утвердил летчика Петра Будько. Думаю, ты возражать не будешь?
– Зачем возражать, если ты сам решил.
– Не только сам. И Грековский тоже. Этот Будько уже успел отличиться. Мост взорвал на железной дороге, два грузовика с немцами уничтожил. Храбрый вояка.
– А как у них с оружием? На всех хватает?
– То не проблема. На них целый завод работает. – Ушияк подбросил в огонь поленья и продолжал: – На Всетинском военном заводе подпольная ячейка коммунистов есть. Они после каждой смены автоматы по частям выносят, патроны тоже. Завод охраняют чехи, потому так можно.
– Что ж, пора сообщать в Киев, что у нас уже пять отрядов. На, читай: Степанов тоже просит разрешение на второй отряд.
Ушияк взял у Мурзина записку Степанова и, прочитав ее, крякнул от удовольствия:
– То ж у нас одна авиация командовать будет.
– Если ты не согласен, давай назначим вместо Долинова кого-нибудь из чехов.
– Зачем обязательно из чехов? Мы доверяем советским людям. Пусть Долинов командует. А для чехов
