— На кой черт мне ваши раскрашенные кабинеты? Меня интересует не здание реактора, а сам реактор. Через два месяца реактор должен находиться в монтаже! Кого надо для этого подключить — напишите докладную. Если в январе не начнете складывать ваш сраный графитовый котел, пеняйте на себя. Все!
Присутствующие начальники молча мотали на ус названный срок.
Увидев при выходе из здания любопытную сценку, Берия замедлил шаги. Остановился. На караульном посту, спиной к руководящей группе, молодой солдатик приплясывал от холода на двадцатиградусном морозе. Он неловко приседал в толстом бушлате и выкидывал вбок правую ногу. Не заметил выходящих из здания, оплошал немного. Берия эта снежная картинка развеселила, он добродушно заулыбался.
Все с удовольствием поддержали его скабрезные шутки по поводу Вани-дурачка. Солдат стоял навытяжку и от страха хлопал глазами. Начальники радовались, что настроение у Берия улучшилось и поэтому прощание не будет очень жестким, без ультиматумов.
Когда уже рассаживались по машинам, Берия тихо сказал сопровождающему офицеру:
— С ним надо разобраться. На боевом посту так себя вести нельзя!
Платформа пустовала. Поезда почему-то не было. Начальник станции бегал вдоль путей и трясся от нервного напряжения. Это же надо такому случиться с паровозом. В самое неподходящее время.
Несколько раз подбегал к группе людей, в центре которой неподвижно поблескивал стеклами очков великий человек в черной шляпе. С мерзнущими ушами и недовольной нижней губой.
— Сейчас… Сию минуту будет, товарищ Берия.
Когда подали вагон и Берия уже встал на подножку, станционник услужливо попытался придержать тяжелого Берия под локоть.
Удар ботинка пришелся ему прямо в зубы. Немой удар, без слов и объяснений. И потому тем более обидный. Начальник станции посмотрел вслед уходящему составу, приложил платок к кровоточащим деснам и пошел на станцию…
Пообедав и отдохнув на диване несколько часов, Берия принялся мысленно за неотложные дела: «Славского с должности надо убрать. Перевести куда-нибудь; можно в главные инженеры. А директором комбината неплохо бы назначить военного человека. Например, Музрукова. Все-таки настоящий генерал. И хозяйственный опыт есть: директор «Уралмаша». Борис… как его… Борис Глебович… Да, надо сразу это оформить. Их всех надо периодически трясти и трясти…»
Приказ о назначении Музрукова Б.Г. директором комбината № 817 был санкционирован Специальным комитетом 29 ноября 1947 года.
«…И этих надо гнать туда: Ванникова и Курчатова. Хватит им сидеть в теплых московских кабинетах. А то свалили все уральские дела на Завенягина и довольны».
К концу 1947 года здание «А» и котлован были почти готовы к началу монтажных работ. В декабре с Казанского вокзала отправился длинный спецсостав с материалами и оборудованием, необходимыми для развертывания монтажа. Состав был сборный, из товарных и пассажирских вагонов. Он шел под особым литером, под усиленной охраной. В нескольких вагонах ехали члены реакторной группы из лаборатории № 2. На вокзале их провожал Курчатов с женой Мариной Дмитриевной и сотрудниками. Трогательно прощались, желали успеха отъезжающим.
— Удачи вам! — крикнул напоследок Игорь Васильевич. — До скорой встречи!
Курчатов отложил свой отъезд до первых чисел января в связи с тяжелым состоянием Ванникова после инфаркта: договорились выехать вместе.
Борис Львович был ещё слаб, но крепился, не жаловался и всю дорогу говорил только о предстоящей работе. Чтобы не утруждать себя ежедневными поездками по 15 километров от жилого поселка к строящемуся объекту «А», Ванников остановился в не приспособленном для нормальной жизни, холодном и неуютном вагончике около станции Кыштым. Курчатов из чувства солидарности решил жить вместе с ним, хотя постоянно мерз в плохо отапливаемом вагоне. Игорь Васильевич был очень рад, когда их переселили в трехкомнатный каркасно-засыпной коттедж, прекрасно отапливаемый, обставленный мебелью, с душем и туалетом. Коттедж находился внутри зоны объекта «А» и охранялся специальным постом МВД. Ванников втянулся в ритм стройки без раскачки. Ежедневно в 9 часов утра он начинал оперативное совещание со строителями и монтажниками. По своему характеру они напоминали штабное совещание перед началом армейского наступления. Выступавшие обязаны были говорить коротко, четко и только по существу порученного дела. Уже через несколько дней после приезда он преподал всем наглядный урок…
Стеснительный по своему характеру Михаил Наумович Абрамзон в этот день мучился насморком и докладывал тихо и вяло. Он что-то мямлил про смежную бригаду, которая его постоянно подводит, многократно повторяя слова «вероятно» и «как мне кажется». В заключении попросил перенести срок окончания порученной работы на 24 часа. Ванников багровел постепенно, по мере доклада, прерываемого неоднократно шумными сморканиями в платок.
Дав инженеру закончить последнюю фразу, Борис Львович миролюбиво спросил:
— Где ваш пропуск на объект?
Инженер не мог сразу связать воедино свой доклад с местонахождением пропуска, но рука автоматически потянулась к нагрудному карману.
— Вот, — протянул он свою ладонь атомному командарму.
— Так, — произнес Ванников, раскрыв корочки, — значит, Абрамзон?
— Абрамзон. Михаил Наумович, — подтвердил инженер. Ванников улыбнулся. И подвел итог:
— Ты уже не Абрамзон. Ты — Абрам в зоне. Понятно тебе? Четыре месяца! Хватит, чтоб научиться докладывать?
К ошарашенному инженеру подошел молчаливый офицер МВД, сидевший на оперативках Ванникова неприметно в заднем ряду. У входа в здание во время серьезных совещаний всегда дежурила крытая машина с солдатом охраны. Абрамзон, сморкаясь в платок, под хохот присутствующих покорно пошел к выходу. С мест бросали вслед:
— До скорой встречи.
— Крепись, Миша.
Абрамзон провел в зоне для заключенных месяц, после чего по распоряжению того же Ванникова был освобожден и возвращен к повседневной работе. Михаил Наумович не был особенно обижен на грозного начальника: «Попало — значит, было за что…»
Курчатов в эти дни взялся за организацию физлаборатории и формирование будущих эксплуатационных служб. При его участии были произведены первые должностные назначения:
— начальник объекта «А» — Пьянков (потом заменен на Архипова);
— главный инженер реактора — Меркин (заменен на Семенова).
Предварительно были определены начальники смен и основных служб.
В этих хлопотах Курчатова застигла юбилейная дата.
13
Хотя общая схема компоновки плутониевой бомбы была к концу 1947 года практически решена, не было для её изготовления самого главного: «начинки»! Конечно, за получение плутониевого сердечника отвечал Курчатов. В этом Харитон себя упрекнуть не мог: «не моя епархия!»
Но вот за нейтронный запал и за взрыватель отвечал он.
Особенно Харитона беспокоил окончательный выбор типа химически взрывчатого вещества (ВВ) для сферического заряда. Этим занималась в КБ-11 прекрасно оснащенная лаборатория во главе с лучшими взрывниками страны. Предварительно выбрали эффективную смесь тротила и гексогена в соотношении «один к одному» — ТГ 50/50.
Необходимая для обжатия ядерного сердечника скорость распространения взрывной волны, по- видимому, близка к первой космической скорости. Обеспечит ли эту скорость ТГ 50/50?
Это ещё требовало экспериментальной и расчетно-теоретической проверки.
Еще хуже обстояли дела у Харитона с нейтронным запалом (НЗ).
