Взрыв перенесли на час. Слишком было ветрено, темно и мрачно…
В 600 Курчатов отдал приказ о взрыве.
30
Кнопку «пуск» нажал заместитель главного конструктора АБ Кирилл Щёлкин.
С центрального пульта пошли сигналы во все пункты наблюдения и контроля. Первый: «Минус тридцать минут!» Включились все приборы наблюдения. «Минус десять минут!» Судя по обратным сигналам на пульт, все шло нормально.
Из воспоминаний В.С.Комелькова, находившегося на командном пункте:
«Не сговариваясь, все вышли из домика и начали наблюдать. Сигналы доносились и сюда. Впереди нас сквозь разрывы низко стоящих туч были видны освещенные солнцем игрушечная башня и цех сборки… Несмотря на многослойную облачность и ветер, пыли не было. Ночью прошел небольшой дождь. От нас по полю катились волны колышущегося ковыля. Минус пять минут! Минус три!..»
Все вошли в помещение и наблюдали далее за вспышкой отсюда. Харитон открыл дверь наружу в стене, противоположной точке взрыва. Всем было душно от напряжения.
«Минус одна!..Тридцать секунд!.. Десять!.. Две!.. Ноль!..»
Вся зона на короткое время осветилась очень ярким светом. До прихода первой мощной взрывной волны оставалось тридцать-сорок секунд. Харитон подошел к двери и прикрыл её на всякий случай. Раздался первый громовой рык. Все высыпали наружу.
В.С. Комельков:
«На верхушке башни вспыхнул непереносимо яркий свет. На какое-то мгновение он ослаб и затем с новой силой стал быстро нарастать. Белый огненный шар поглотил башню и цех и, быстро расширяясь, меняя цвет, устремился кверху. Базисная волна, сметая на своем пути постройки, каменные дома, машины, как вал, покатилась от центра, перемешивая камни, бревна, куски металла, пыль в одну хаотическую массу. Огненный шар, поднимаясь и вращаясь, становился оранжевым, красным».
Все присутствующие на НП-1 теперь осознали, что атомный взрыв свершился. У некоторых глаза были мокрые. Поздравляли друг друга с успехом. Жали руки.
К.Щёлкин:
«Я не испытывал такой радости со дня Победы в 1945 году».
Курчатов застыл, произнеся только одно слово: «Вышло!»
Берия тепло, от всей души обнял Курчатова, потом Харитона. Он целовал их в лоб. Обнимал вместе. Находился в странном состоянии транса. И все произносил шепотом им в лица:
— Было бы большое несчастье, если б не вышло! Было бы очень большое несчастье…
В.С.Комельков:
«Потом появились темные прослойки. Вслед за ними, как в воронку, втягивались потоки пыли, обломки кирпичей и досок. Опережая огненный вихрь, ударная волна, попав в верхние слои атмосферы, прошла по нескольким уровням инверсии, и там, как в камере Вильсона, началась конденсация водяных паров…»
«Надо сообщить Хозяину, — подумал Берия. — Правда, немного рановато. Наверное, ещё спит. Все равно надо позвонить». И пошел в комнату, где был узел связи с Москвой. Попросил соединить со Сталиным.
В.С.Комельков:
«Сильный ветер ослабил звук, и он донесся до нас как грохот обвала. Над испытательным полем вырос серый столб из песка, пыли и тумана с куполообразной, клубящейся вершиной, пересеченной двумя ярусами облаков и слоями инверсий. Верхняя часть этой этажерки, достигая высоты 6–8 км, напоминала купол грозовых кучевых облаков. Атомный гриб сносился к югу, теряя очертания, превращаясь в бесформенную рваную кучу облаков гигантского пожарища».
Трубку поднял генерал Власик:
— Он спит.
— Разбудите его, — произнес торжественно Берия, — у меня важное сообщение для него.
Через три минуты раздался хриплый старческий голос:
— Я слушаю.
— Иосиф, она взорвалась! Как у американцев!
— Я уже знаю.
И отбой.
Берия рассвирепел. Сталину уже, оказывается, доложили. Пока он лобызался с этими учеными, его опередили. Он знал, кто из генералов это сделал. Учтет.
И, расстроенный, обиженный, уехал в свой домик отдыхать.
Курчатов был тоже расстроен. Он лучше, чем кто-либо другой, знал все признаки и внешние параметры первого американского взрыва. И сразу понял, ещё до всяких научных расчетов и анализа полученных измерений, что взрыв получился с низким КПД, менее мощным, чем планировалось.
Курчатов собрался ехать к эпицентру. По горячим следам, а потом — на южный наблюдательный пункт НП-2. «Надо обсудить эффект взрыва с Мещеряковым», — подумал он.
Из воспоминаний А.И.Бурназяна, 1988 г.:
«Для сбора дозиметрической информации в эпицентре взрыва были выделены два танка. Место старта в 10 км от башни, за бугорком. И вот расположенный перед нами бугорок озарился невероятно ярким, ни с чем не сравнимым светом. В испепеляющем свете мы увидели, как ударная волна разбрасывает и сметает с неба облака над местом ядерного взрыва. Танки подбросило как перышки. Включили максимальную скорость. Буквально через десяток минут после взрыва наш танк был в эпицентре. Стальная башня исчезла вместе с бетонным основанием, металл испарился. На месте башни зияла огромная воронка. Желтая песчаная почва вокруг спеклась, остекленела и жутко хрустела под гусеницами танка».
В этих воспоминаниях все немного преувеличено для достижения максимального эффекта. Во-первых, облака над местом взрыва не были мгновенно сметены. Они исчезали медленно. Только через два часа после «Ч» небо полностью очистилось от облаков.
Наблюдатели, находящиеся на таком же расстоянии в десять километров, как и Бурназян со своими экипажами (только не «за бугорком»), колебаний почвы вообще не ощущали. И никого из них не подбрасывало перышком, как тяжеленные танки.
Осмотр эпицентра на следующий день группой разведчиков показал, что никакой глубокой воронки на месте взрыва не было. Размер воронки — «тарелочки» — был диаметром 5–6 метров, глубиной в центре всего полметра.
По следам гусениц было видно, что Бурназян в эпицентр для взятия проб и не заезжал, а проехал в нескольких метрах, и где конкретно он взял пробы, вообще неизвестно.
Эти пробы были очень важны для Курчатова и Харитона. Поэтому Курчатов помчался на «Победе» навстречу танкистам Бурназяна, чтобы самому убедиться во взятии проб.
