пополняется неусыпным трудом над землею и беспрерывным ее удобрением. При помощи усовершенствованных орудий, а также знания свойств почвы, химии растений и искусственных удобрений может быть достигнуто очень многое. Следовательно, для человечества открыто огромное пространство, и ему нечего опасаться переполнения мира детьми. Кроме того, муки деторождения и неудобства, связанные с беременностью, всегда будут служить сдерживающими стимулами, не говоря о том, что остается открытым вопрос: не уменьшается ли плодовитость какой-либо расы, или рода, по мере большого развития их интеллекта? Предоставим новым поколениям устранить затруднения, которые они встретят, и будущее наверно укажет им, как это сделать. Мы с нашим узким умственным кругозором не можем быть пророками.
ГЛАВА XXIV.
Искусство и художники.
„Коммунистическое общество — это смерть искусства” — восклицают некоторые художники, видящие в литературе, живописи, ваянии, музыке, театре и проч. только средство нажить деньги. Определяя „ценность” художественного произведения размером той денежной суммы, какую можно за него получить, они воображают, что необходимо существование „аристократии”, умеющей их ценить, и боятся мысли, что она может исчезнуть, и их „искусство” перестанет приносить им награды, комфорт, ордена и академические титулы.
Другие из них считают себя независимыми, потому что они-де „ненавидят все мещанское”; в сущности они, сами того не подозревая, такие же реакционеры, как и предыдущие, ибо они сторонники теории: „искусство для искусства”, и проповедуют, что книги, картины, статуи прежде всего должны не быть тенденциозными. Художник не должен иметь иного убеждения, кроме „искусства”. Красота художественного произведения обуславливается рисунком, колоритом, построением фразы, созвучием слов. Этого для художника достаточно, и он в особенности должен избегать вложить в произведение свои мысли о современности и будущем обществе, ибо художник должен довлеть самому себе.
Тот, кто осмеливается утверждать, что кроме удовольствия для глаз и слуха, художественное произведение должно давать пищу для ума того, кто читает, смотрит или слушает, оскорбляет искусство, и говорить, что художественное произведение может служить идеалу, как средство пропаганды, значит опорочить его.
Такие „непримиримые” доказывают, что искусство слишком возвышенно, чтобы быть понятым толпою, и что хотеть его сделать ей понятным равносильно обезчещению его.
Мы не говорим, что искусство должно быть приспособлено к уровню вкусов толпы, ибо это означало бы калечить мысль и форму, что представляет позорное деяние, которого тщательно должен избегать уважающий себя художник. Унижаться до лести низменным вкусам толпы также позорно, как проституировать мысль ради привлечения покупателей. Но можно стараться сделать мысль понятной, устранить нарочно придумываемые неясности и употреблять удобопонятный способ изложения для того, чтобы реагировать на самых непонятливых суб'ектов и вызвать в их мозгах ряд впечатлений, дозволяющий им понять хоть одну какую-либо часть художественного произведения. Полагаем, что таково назначение искусства, и что гораздо легче витать мыслью в небесах, оставаясь непонятным для других, чем быть точным и ясным и сохранять при этом вполне безупречную форму.
Мне могут возразить, что до настоящего времени художественные произведения, имевшие служить пропаганде, всегда грешили со стороны формы. Возражение это делалось часто, и, может быть, оно основательно. Тем не менее, наверно, есть тенденциозные произведения, художественные по форме; если бы собрать статистические данные, то вероятно большинство таких произведений, в особенности по литературе, окажется малоценным и в этом отношении, но это доказывает только одно, а именно, что авторы были люди убежденные, но не обладали талантом, необходимым, чтобы создать художественное произведение.
Если же и обладали им, то как часто бывает с людьми убежденными, они увлекались сущностью идеи в ущерб ее выражению; желая во что бы то ни стало изобразить красоту идеи, отбросили все противоречия, выбрали только то, что говорит в пользу ее, и таким образом не были правдивы; а между тем, как бы там ни было, правдивость является главным условием всякого произведения искусства.
Я никогда не видел картины Пиккио „Торжество порядка”, и если бы даже увидел ее, то не будучи знатоком, не сумел бы ее оценить по достоинству, но всякий согласится со мною, что обладая талантом, можно на эту тему создать chec d'oeuvre, и что основная идея ее будет содействовать этому.
„Жерминаль” всегда останется одним из лучших произведений Золя. Нам скажут, что Золя не думал этой книгой пропагандировать социализм; согласен; но он описал в ней борьбу капитала и труда, и трудно лучше изобразить антагонизм между ними, чем он это сделал взаимным противопоставлением семейств Грегуар и Маге; точно также никто не станет утверждать, что если бы Золя был убежденным социалистом, то произведение его от этого вышло бы хуже.
Когда Деклав писал свое: „Sous offs”, Генри Фавр: „Au Port d' Armes”, Дарлен: „Bas les coeurs” и „Biribi”; Гауптман: „Ткачей”, Ажальбер: „La fille Elisa”, заимствованное из романа Гонкуров, они не хотели пропагандировать, но наверно хотели выразить свое отвращение к некоторым из современных общественных институтов, и вот почему в их книгах всегда будет слышаться крик возмущения.
Вышесказанное не понравится господам сторонникам искусства для искусства. По их мнению художественное произведение, раз его понимает толпа, перестает быть таковым, ибо чтобы быть художественным, оно должно быть недоступно пониманию массы, и говорить своим собственным языком, ключем к которому владеют только немногие „посвященные”. Для них искусство это божество, всегда скрытое в туманном облаке, для служения которому приставлена небольшая группа жрецов, чернь же пусть трудится и терпит лишения, чтобы жрецы-художники могли священнодействовать.
Конечно, не все проповедники искусства для искусства заходят так далеко в своем презрении к толпе, но к такому выводу приводит их теория, и многие считают себя гораздо выше грубой черни: не все они, конечно, стремятся стать в ряды привиллегированных, и некоторые из них протестуют против существующего строя с его беззакониями, но только тогда, когда им самим приходится испытывать их на себе.
Для нас так называемые произведения искусства суть только проявления человеческой деятельности, и вопрос о них в будущем обществе не является отдельным, самостоятельным, а решается, как и вопрос о всякой человеческой деятельности вообще, тем, что творчеству человека будет предоставлена самая полная свобода.
При помощи взаимного соглашения и солидарности художники найдут возможность распространять свои произведения, которые будут действительно художественными, потому что процесс творчества не будет стеснен заботами о материальных средствах, при каких работают художники в современном обществе.
Чтобы ни говорили дилетанты, писатель, художник, скульптор работают не ради себя самих и не для того, чтобы самим только наслаждаться своими произведениями и прятать их от профанов. Художественные наслаждения, по существу своему, принадлежат к категории альтруистических, которые только тогда вполне удовлетворяются, когда в них принимают участие другие; конечно, если художник убежден в красоте своего произведения, то ему нет дела до мнения профанов; тем не менее чужие похвалы доставляют ему удовольствие. Писатель, издавая книгу, или ищет одобрения для проводимой им идеи, или пропагандирует ее; то же можно сказать о художнике или скульпторе, когда они выставляют картину или статую, о композиторе, выступающем перед публикой с музыкальным произведением, о драматурге, ставящем пьесу.
В современном обществе три четверти из числа тех, кто хотел бы служить искусству, не может этого сделать вследствие тяжелых условий существования. Человек, вынужденный 10 или 12 часов в сутки тратить на добывание средств к пропитанию, не имеет возможности отдаваться своим эстетическим стремлениям, и только очень небольшое число материально обеспеченных может культивировать их. Остальным, если те крохи дарования, какие, были у них, не атрофировались совершенно в борьбе за
