забывала о ее существовании. Она шла в театр с папой! И безмерно гордилась этим.
И Дикулов никогда не был жадным. Он всегда давал Марине столько денег, сколько она просила.
Зато теперь вышвырнул из дома без гроша в кармане.
Сволочь! Хоть бы он и в самом деле сдох! Туда ему и дорога!
Марина схватилась за телефон, набрала «09».
– Военно-медицинская академия! – рявкнула она, когда ей ответил оператор.
Записав номер на подвернувшемся под руку листке, Марина хотела уже набрать цифры, но остановилась и снова задумалась.
Наверняка ведь в справочном не станут докладывать кому попало о состоянии больных. Значит, придется сказать, что она родственница. Черт побери, она не желает называться дочерью этого урода! Но по-другому не получится... А-а, ладно, наплевать.
Дозвониться до справочной удалось далеко не сразу, там постоянно было занято, и Марина снова раскипятилась. Только этого ей не хватало, тратит понапрасну время из-за Дикулова, как будто он того стоит! Пропади он пропадом!
Но наконец ей удалось прорваться сквозь преграды, и через минуту Марина уже знала, что Дикулов жив-здоров и завтра его переводят из академии в реабилитационный центр.
Как ни странно, Марина испытала облегчение. Не умер, старый дурак. Ну и ладно. Пусть еще поживет.
Она позвонила еще пяти или шести знакомым. Но безрезультатно. Те, у кого были собственные фирмы, уклончиво отвечали, что прямо сейчас у них, к сожалению, нет возможности расширить штат. Те, у кого разными компаниями либо предприятиями владели родные, обещали поспрашивать, но тут же добавляли, что вроде бы, по слухам, в делах сейчас застой...
Проще говоря, все вежливо посылали Марину куда подальше. Обозлившись до последней степени, Марина оставила телефон в покое и пошла в кухню, чтобы сделать чашку растворимого кофе. И обнаружила, что в банке «Амбассадора» осталось всего несколько ложек гранул. Черт знает, почему этот кофе так быстро кончается! А дорогой-то какой, просто жуть! Может быть, натуральный дешевле? Но она не умеет его варить... В доме Дикулова растворимого кофе не водилось. Марине в любой час дня и ночи подавали чашку душистого натурального напитка...
Ох, кошмар...
Что же ей делать?!
Чтобы немного успокоить взвинченные нервы, Марина решила разобрать еще один из пластиковых мешков с одеждой. И хоть как-нибудь распихать по тесным стенным шкафам и полкам его содержимое. Просто ужас, как приходится хранить хорошие, дорогие вещи! Чертов Дикулов, пожалел денег на нормальную квартиру, чтобы гардеробная комната была! Куда все это девать, где развешивать и раскладывать?..
Она разрезала скотч, державший черный пластик и горестно вздохнула.
Туалеты от мадам Гориной...
Сколько они принесли ей радости еще недавно, летом! С каким наслаждением Марина примеряла и покупала их! Платья, костюмы, отдельные пиджачки... Она взяла тогда все, что подошло ей по размеру. Остальное досталось Инне, до ниточки. Гениальная портниха вежливо поблагодарила дам, но Марина снова ощутила: эта женщина не принимает ее. И Инну тоже. Они для нее не просто чужие, они... как бы это поточнее выразить? Мадам Горина как будто смотрела сквозь них куда-то вдаль, Марина и ее мачеха для нее не существовали. Марина вспомнила, как она взяла книгу, лежавшую на стуле рядом с примерочной кабиной, пока Инна любовалась на себя, и посмотрела на обложку. И тут же тонкая рука мадам Гориной протянулась к томику и вежливо, но твердо забрала его у Марины.
– Вам это будет неинтересно, – ровно сказала она.
Но Марина запомнила и автора, и название. Макс Фриш, «Назову себя Гантенбайн». И не поленилась потом пойти в Дом книги на Невском и купила эту книгу. Уж очень ее разбирало любопытство, да и странно было ощущать такое неприятие...
Ей действительно оказалось неинтересно. Более чем неинтересно. Она с трудом одолела первые три страницы – и забросила книгу в угол. И охота же кому-то мозги сушить такими сочинениями!
В итоге Марина решила, что мадам Горина просто-напросто принадлежит к породе тех воображал, которым нравится выглядеть умнее других, хотя на самом деле они обычные люди. Ну и наплевать.
Однако платья...
В них было нечто такое, чего Марина никогда не видела даже в произведениях самых знаменитых модельеров. Кроме безупречного мастерства и изумительного вкуса, в них ощущалось еще и что-то... домашнее, что ли? Уютное, теплое. Наряды госпожи Гориной при всей их элегантности и светском блеске притягивали к себе, пробуждая где-то в глубине ума воспоминания о самом лучшем, самом радостном, что случалось в жизни... Марина, как ни старалась, не могла понять, в чем тут загадка. К тому же сейчас, в этот момент ей и не хотелось вспоминать о радостном. Ей хотелось ненавидеть весь свет.
И потому она кое-как затолкала изысканные вещи назад в мешок и крепко-накрепко завязала его.
И снова мысли Марины вернулись к горничной Вере. Интересно, сколько ей платил Дикулов? Сейчас бы Марине прислуга никак не помешала. Пол грязный, в ванной гора нестиранного белья, корзина битком набита, в мойке на кухне посуда уже не помещается... и что прикажете со всем этим делать?
Чертова дрянь эта Верка, дрянь, как любая прислуга... только и знают эти горничные, что подсматривать за хозяевами!
Хотя вообще-то...
Вообще-то, наверное, серая мышь не могла предположить, что Марина окажется господину Дикулову неродной. Да и кому бы такое пришло в голову? Вера хотела сделать как лучше, хотела, чтобы господин Дикулов не отдал сгоряча свое состояние в руки женщины, обманувшей его, решившей родить от любовника и сделать при этом вид, что отец младенца – ее законный муж... Вера беспокоилась о Марине, потому что Марина помогла ей, дала возможность учиться.
Ай, ну ее, эту Верку. Забыть о ней, и все тут!
Но в ушах Марины продолжал навязчиво звучать голос бывшей горничной. Она позвонила днем, когда веселье в дачном коттедже только-только начало набирать обороты.
– Марина Сергеевна, это Вера. Вы уж извините, что я вас побеспокоила, просто тут такое дело... Даже не знаю, как сказать.
– Говори как есть, – посоветовала уже основательно поддавшая Марина.
– Да понимаете, я у вас одну книгу забыла, она в кухне лежала, вот я о ней и не вспомнила, когда вещи собирала. Ну, подошла к вашему дому и вижу: Инна Григорьевна подъезжает, да не одна, а... ну, в общем, с молодым человеком.
– Ну и что? – удивилась Марина. – Подвез ее кто-то, что особенного?
– Нет, не подвез, – возразила Вера. – Она его через черный ход в квартиру впустила.
– Через черный? – нахмурилась Марина, пытаясь сообразить, зачем бы мачехе вести кого-то через кухню. – Почему через черный?
– Вот и я удивилась, – тихо сказала Вера. – И... Уж простите меня, только мне это не понравилось. Вы и ваш батюшка так мне помогли, так помогли... В общем, я подсмотрела.
– Как это подсмотрела? Откуда?!
– Да понимаете, там ведь напротив... то есть я хочу сказать, из подъезда того дома, что с Малой Конюшенной, окно спальни господина Дикулова хорошо видно. Я когда уборку делала, не раз замечала, как там разные молодые люди на подоконнике сидят, курят... значит, войти в подъезд можно, не заперто. Я и пошла туда.
– И что увидела? – осторожно спросила Марина, мгновенно трезвея.
– Вот то и увидела... нехорошее дело. Уж и не знаю, как быть. Думала Сергею Пафнутьевичу позвонить, да побоялась. Вы уж сами решите, ладно?
– Ладно, решу, – согласилась Марина. – Как дела-то? В смысле с институтом?
– Пока не знаю, экзамены-то еще не скоро. Но я занимаюсь, готовлюсь.
