Теперь ему предстояло вернуться к матери, ведь через два часа подойдет грузовик... но как, как ему держаться с ней?
Он не знал.
Марина ушла, и господин Дикулов снова выбрался на дорожку, бежавшую вдоль домов. Дорожка была вымощена диким камнем и выглядела вполне живописно даже в такую погоду, однако Сергей Пафнутьевич ничуть не интересовался красотами окружавшего его мира.
Про рыжего он уже и думать забыл. Рыжий теперь не стоил его внимания. Мерзавец получил свое много лет назад, в ту самую ночь, когда в пьяном безумии набросился на нежную красавицу Аннушку. Что ж, что заработал, то и имеет.
Какое счастье, что Марина родилась нормальной девочкой, не похожей на второе дитя того же отца... Это смахивает на чудо...
Сергей Пафнутьевич задумчиво добрел до магазина на центральной площади поселка. Постоял перед входом, прикидывая, стоит ли туда заглядывать. Потом все-таки зашел, решив, что лучше всего набрать всякой всячины побольше, чтобы мать отвлеклась на покупки и не заметила, в каком состоянии ее сын. Хотя такую не особо и отвлечешь, конечно. Сергей Пафнутьевич отлично помнил, что мать всегда умудрялась замечать все до последней мелочи, что скрыть от нее что-либо бывало просто невозможно. Но он тогда был мальчишкой, у него все чувства были на виду. Сейчас – другое дело.
Но ведь и до сих пор, как вдруг обнаружилось, он робеет под материнским взглядом...
«Ох, суровая ты женщина, Наталья Ивановна!..»
Продавщицы молча ждали, когда незнакомый, явно приехавший издалека человек определится, что ему нужно.
Сергей Пафнутьевич наконец словно проснулся. Осмотревшись, он спросил у голубоглазой девушки:
– Как вы думаете, вон те платки понравятся бабушке?
– Смотря какая бабушка, – осторожно ответила продавщица.
– Может, вы ее и знаете. Дикулова Наталья Ивановна. Я ее сын.
– Ой! – пискнула девушка, во все глаза уставившись на Сергея Пафнутьевича. – А Мариночка уж столько всего накупила для бабушки, а вот платок-то и забыла взять! Вы вон тот берите, красный. На нем цветы самые красивые. Это хорошие платки, чистая шерсть!
Господин Дикулов едва заметно усмехнулся и попросил показать ему и тот красный платок, и синий, и белый тоже. Это на самом деле были не платки, а шали из Павловского Посада, роскошные кашемировые шали с кистями, изукрашенные гирляндами ярких фантастических цветов. Каким таким странным ветром занесло их в сельский магазинчик, даже гадать не стоило.
– Я все три возьму. Что бы еще к ним добавить? – пробормотал Сергей Пафнутьевич, шаря глазами по полкам и витринам.
– А варежки! – подсказала вторая продавщица, удивительно похожая на первую, только с карими глазами. – И еще можно жилеточку теплую. У нас очень красивые жилеточки есть, вязаные, с вышивкой, на шелковой подкладочке. А есть замшевые. И шапочки есть нарядные, с шарфиками.
– Показывайте все.
В итоге господин Дикулов вышел из магазина с двумя пухлыми пакетами, набитыми шалями, шапочками, варежками, жилетками, а также отрезами плотных шерстяных тканей. Продавщицы сообщили ему, что юбки Наталья Ивановна всегда шьет себе только сама, у нее и машинка «Зингер» есть, уж они-то знают, им Нина Павловна рассказывала, и ей очень даже кстати будут хорошие отрезы. Она ведь давно себе ничего нового не шила. В лесу какие ткани купишь? Ясно, что никаких. Лешаки да водяные магазинов не держат, а больше там никто не живет.
Сергей Пафнутьевич шел к дому матери, тихонько посмеиваясь. Вот в чем прелесть сельской жизни, думал он: все о тебе знают абсолютно всё. Ничего не скроешь. С одной стороны, трудновато, а с другой – дисциплинирует. И в немалой степени удобно. Откуда бы он узнал, что лучше всего подарить матери? Не у нее же самой спрашивать. Она ответит коротко и резко: «Ничего мне не надо».
Перед домом Дикулов остановился и посмотрел на свои ботинки, доверху залепленные грязью. В таких входить в чистую прихожую просто неловко. Тут прислуги нет...
Он топтался перед крыльцом до тех пор, пока дверь не открылась и навстречу ему не вышла мать.
– Ну чего ты тут мнешься?
– Да очень ботинки перепачкал, не знаю, как и быть.
– Сбрось на крыльце, я отчищу.
– Да я и сам справлюсь, еще чего!
– А ты умеешь? – насмешливо спросила Наталья Ивановна. – Ты когда в последний раз сам башмаки-то чистил? Знаю, как ты живешь, Мариночка рассказывала.
В голосе матери звучало откровенное осуждение, и Сергей Пафнутьевич неожиданно смутился до того, что к лицу прилила кровь. Черт побери, тут же рассердился он, краснеет, как мальчишка... и зачем только приехал?
Он молча сбросил ботинки на нижней ступени крыльца, несмотря на холод, и в одних носках вошел в дом. Ему, конечно, запрещено простужаться, но какая тут может быть простуда от трех шагов? Ерунда. Только нужно сразу сунуть ноги в теплые тапки, вот и все.
Ну да, кто же ему тут теплые тапки приготовил?
Однако Наталья Ивановна, вошедшая следом за сыном, сказала:
– Вон там шерстяные носки возьми, на батарее лежат, горячие. Быстро надевай!
И он снова почувствовал себя мальчишкой...
Потом мать напоила его чаем, накормила пирожками с печенкой. Все было как в далеком детстве... но очень скоро под окном загудел грузовик, за которым тащился старый-престарый «Москвич».
Пора было уезжать.
Еще раз отругав сына за неразумные траты, Наталья Ивановна поцеловала его в щеку и сказала:
– Приезжай летом. С Мариночкой. Все, иди!
Это было не приглашение. Это был приказ.
Лишь очутившись наконец дома, господин Дикулов смог в тишине и покое обдумать все то, что произошло за последние дни, и все то, что он узнал.
Да уж, сюрпризов случилось немало.
Марина...
Марина, взбалмошная, беспомощная и избалованная, вдруг отправилась в лесную деревушку, сумела организовать переезд бабушки в Завойское... и дом купила, продав подаренные ей Дикуловым часы. Не просто часы, а «Райскую птицу» фирмы «Корум», коллекционную швейцарскую игрушку, сплошь усыпанную бриллиантами, ценой больше ста тысяч долларов. Не пожалела ведь! При ее-то любви к драгоценным цацкам...
Он и не думал, что бабушка так дорога Марине.
Ему всегда казалось, что Марина давным-давно выбросила из памяти свое странное детство, что ее вообще не интересует, жива ли до сих пор Наталья Ивановна или давно умерла... а она вон что выкинула. Да, Марина удивила его не на шутку.
Но мать уже не удивила, а поразила, потрясла его.
Сергей Пафнутьевич даже и представить себе не мог, как все это могло выглядеть. Наверное, Аннушка в ту ночь вернулась поздно... Нет! Он задохнулся, когда понял, по-настоящему, всей душой понял,
А мать...
Да, она не раздумывала в ту ночь, и Сергей Пафнутьевич ее понимал. Он бы тоже не стал думать ни секунды, даже если бы не любил Аннушку без памяти. Невозможно стерпеть такое, вот и все. И мать взяла колун и пошла к рыжему. Просто пошла и ударила его топором. Немножко промахнулась, жаль. А может, так даже и лучше. Если бы мерзавец помер сразу, он бы ничего не успел понять. Но ему пришлось долгие годы думать о том, что он сделал...
