– Потому что вы слишком добры.
– Не понял, – признался Елисеев.
– Потому что ваши соотечественники отдадут все, лишь бы выручить вас из беды! – выкрикнула девушка.
– Да с чего вы взяли, что мы станем сообщать нашим соотечественникам о таких вещах? – недоуменно развел руками Ольшес.
– А как же иначе?
– Да так уж… сами выкрутимся.
– Неправда, – усмехнулась Ласкьяри. – Впрочем, – подумав, согласилась она, – может быть, и правда – то, что вы не захотите звать на помощь. Но они придут сами.
– Неплохо рассчитано, – вынужден был признать Елисеев. – Только все равно ведь вы ничего не получите. Особенно оружия.
– А если вам будет грозить смерть?
– Ну и что?
Тут уж Ласкьяри изумилась не на шутку.
– То есть как – ну и что? Неужели ваши друзья там, в этой вашей Федерации, пожертвуют вашими жизнями?
– Им не придется ничем жертвовать. В случае крайней необходимости мы и сами сумеем пожертвовать собой. Поймите, Ласкьяри, – принялся объяснять Даниил Петрович, – наши жизни, конечно, представляют некоторую относительную ценность, и у нас не принято рисковать людьми ни с того ни с сего, это вы усвоили. Но бывают ситуации, когда один и даже пять человек – имеют право погибнуть. Например, если речь идет о судьбе целой планеты. О миллионах людей, которые могут пострадать из-за того, что Федерация неосторожно вторглась в их существование. Понимаете? Мы имеем право на смерть. И если у нас не останется другого выхода – мы это право реализуем. И наши друзья нас не осудят, поверьте. Так что хлопоты Гилакса напрасны.
– У вас не будет возможности реализовать ваше право.
Земляне рассмеялись одновременно и так весело, что Ласкьяри встала, глядя на них с ужасом.
– Почему вы смеетесь?
– Милая девочка, – сказал Елисеев, – вы, наверное, думаете, что если нас связать по рукам и ногами запереть в темной комнате, то мы окажемся беспомощны перед вами? Но ведь любой из нас может просто приказать сердцу остановиться, и всех-то дел! Нас этому специально учили.
Корсильяс не удержался, чтобы не отметить тут же:
– Ах, Адриан Станиславович, что это за манера выражаться – «всех-то дел»? И где вы этого нахватались?
– У вас научился, – любезно ответил консул. Ласкьяри не сказала, а простонала:
– Нет, вы все ненормальные! – и выбежала из комнаты.
Глава 8
Рассвет, затянутый плотными серыми облаками, мало отличался от ночи. Но в тот час, когда должен был появиться первый луч Оссианы, в Столице началось движение. Ольшес долго смотрел в окно, наблюдая за тенями, мелькавшими на площади перед зданием консульства, исчезающими в переулках и вновь появляющимися на открытом пространстве… затем решительно направился к выходу. Однако едва лишь он приоткрыл дверь, как в щели возникла фигура стражника.
– Простите, пожалуйста, господин второй помощник консула, но на улицу уже нельзя выходить.
– Почему?
– Разве вы не знаете? В первый день Великого Праздника никто не выходит за дверь своего дома. Завтра – другое дело. Но сейчас… Кочевники уже вошли в Столицу. Извините, но вам лучше уйти наверх.
– Подожди, подожди… Нам ничего не говорили об этом.
– Господин второй помощник, я всего лишь рядовой страж, я не могу знать, почему вам ничего не сказали. Мое дело – стоять у двери.
– Но если нам нельзя выходить, то почему тебе можно находиться снаружи?
– Я в форме, и я стою у самой двери, не отойду даже на шаг. Так полагается.
– Ясно. Ну, извини, друг.
– Ну что вы, господин Ольшес…
Даниил Петрович отправился наверх и прежде всего разбудил консула. Впрочем, Елисеев все равно проснулся бы через пять минут – он строго выдерживал режим. Выслушав Ольшеса, Елисеев спросил:
– Значит, на площади вы видели кочевников?
– В том-то и дело, что это горожане.
– Вы не могли ошибиться? Х Ольшес только пожал плечами в ответ. Елисеев хмыкнул, подумал и сказал:
– Ну, собирайте всех. В столовой.
Через несколько минут сотрудники консульства уже находились в столовой; они стояли у окон,
