А расскажи про бой, про свист картечи, Про самое заветное давай! — Ну внучка, я ж тебе не воевода, А просто — из запаса старшина. Тем более, что нашему народу Осточертела всякая война. Желаете историю простую Про девушку, солдата, старшину? Ну, и еще про долюшку лихую… Желаете? Так слушайте, начну. Из пополненья в наш пехотный взвод, При кирзачах и в званьи рядового, Парнишка, образца «двадцать второго», Был призван, как и многие в тот год. А рядом с ним, как тонкая лоза, Девчонка в аккуратной гимнастерке Представилась парнишкиной сестренкой, Прищурив синеватые глаза. И ахнул старшина: — Как есть детсад! Ты кто же будешь, пигалица-птица? — Я медсестра! — Ну, будешь медсестрицей! Хотя для взвода нам нужней солдат. Запунцевели щеки, нос и лоб, Обидой налились глаза-озера: — Я докажу! Увидите вы скоро! — Ну что ж, как говорится, дай-то Бог! …И шла война. Одна из страшных войн, Где миг и вечность составляют время, Где стонет, как в аду, людское племя, Где перекур, а после — снова в бой! Уходит группа в ночь за «языком» Или приходит, снова смерть обжулив На бруствере парнишку караулит Сестра, обняв винтовку со штыком. И шутит добродушно старшина: — Наш талисман, для всех смертей преграда! Твоя сестренка, парень, если надо — От фрицев защитит нас и одна! Однажды на нейтральной полосе, Пройдя орешника густые ветки, Разведка напоролась на разведку. И те, и эти — в маскхалатах все. Дозорный тут же вскрикнул: — Командир! Рука рванулась к верному нагану, Но — сталь над головою ятаганом На долю мига враг опередил. Поймет ли тот, кто не был под ножом, Что пережил разведчик в эту долю… И примет равнодушно чье-то поле По капле кровь, как будто под дождем. … Когда же с глаз упала пелена, Увидел над собою медсестрицу, Вокруг — друзей встревоженные лица, А в поле и окопах — тишина. В чалме из марли ноет голова, Но жив курилка, хоть горяч, как печка: — Ребята, так кому же ставить свечку? Ведь я ему… да что там говорить! Чуть дрогнула девчоночья рука, И взгляд ее скользнул в сторонку змейкой. — Да это вон она, из трехлинейки, Сняла того фашистского быка! Ее рука ослабила удар Эсэсовского острого кинжала. И те, другие, не покажут жала, От наших автоматов приняв «дар». — Ну, милая, должник я твой вовек! Ведь если в этой жизни разобраться, Мне ближе и родней тебя и братца Не сыщется на свете человек! Жене и сыну, матери, отцу Немецкой бомбой вырыло могилу. Чужие люди их похоронили, Отдавши дань терновому венцу. Да что ж ты плачешь? Глупая, не плачь! Слезой не воскресишь, как в сказке, милых. За всех убитых, раненых и хилых Нам даст ответ зарвавшийся палач! Ответила девчонка старшине: — Едины мы в судьбе неразделимой, Не брат мне тот мальчишка, а любимый. Назло всей этой проклятой войне! У нас на Белоруссии, в селе, Фамилий схожих больше половины И в радости, и в горе — мы едины, Живя на этой солнечной земле. … В ту ночь нас песней встретил соловей, В бору, где сосны тянут к звездам лапы. Все хаты спали, из соломы шляпы Чуть сдвинув на наличники дверей. И в этот предрассветный хуторок Вдруг ворвалось урчание моторов, И крик заполнил улиц коридоры: Всех жителей швыряли за порог. Овчарки, брань и «шмайсеров» стволы Загнали люд в церковные ворота, И плюнули металлом пулеметы В детишек, взрослых: мертвых и живых. И тут, и там метались вороньем
