«... Причину самоубийства Насти мне объяснил знакомый официант из «Туриста». С тех пор я и начал «волчатничать»: после службы, в свободное время, прогуливался вечерами и ночами по городу. И первым, кого я отловил, был младший Гальчевский, когда он вышел подышать свежим воздухом с проституткой. Я подстерег его за рестораном... Позже я читал Костино объяснение в органы внутренних дел: «Из темноты появился неизвестный, сильно ударил меня по голове ногой. Я упал. Он сказал моей подруге: «Вали отсюда, шкорка!» – а дальше бил ногами куда попало, в основном по груди, животу и половым органам. Затем взял меня за избитые органы, поставил на колени и полил мне голову своей мочой, сказав, что я – «чмо»...
Гальчевский три месяца провалялся в больнице, излечивая переломы – открытые и закрытые, а его папашка перевернул вверх дном весь городок, затем вывернул его наизнанку. Было одно только место, которое не догадался перетрясти, – ГУВД...
Несколько раз потерпевшие от меня «крутые» пытались скооперироваться, чтобы наказать «волка» из темноты. Но делали это так нелепо, что было просто смешно наблюдать, как их «шестерки» пытались за кем‑то следить или хватали в темноте одиноких бомжей‑алкашей. Зато я их отслеживал! Очередной из пострадавших обратился даже к нашему с Борькой патрулю:
– Ребята, найдите! Я классно заплачу! Найдите мне эту тварь, он же где‑то рядом ошивается, гад!
В помощи «заказчику» было вежливо отказано. Борька, может быть, где‑то краешком ума все же подозревал о моих похождениях, но, также зная мой взрывной характер, предпочитал молчать, ожидая, когда я все расскажу сам. Я тоже молчал пока, памятуя, что одному выпутываться во много раз легче, чем группой.
Через полгода, весной 84‑го, меня и Борьку вызвал к себе комбат ППС, старый служака:
– Сынки, кто это так «шутит» на вашем объекте? Показатели преступности падают – это хорошо, но резко увеличилось число нападений на граждан за территориями гостиницы и ресторана. И что это за «волк»? Не ты ли, Веснин, из ума выжил? А может, твой напарник по молодости лет дурит?
«Сынки» молчали. Все закончилось тем, что в мае меня перебросили в Октябрьский РОВД на скучную работу – сидеть в «дежурке». Видимо, от расстройства чувств я в том же году поступил в Донецкую средне‑специальную школу милиции, где и проучился до 1988 года. Заочная учеба хоть как‑то отвлекала от серости будней службы по охране бомжей и алкашей в «обезьяннике» – комнате, где вместо стен – решетки. Еще была у меня тогда мечта – получив лейтенантские погоны и должность оперуполномоченного, дать жару «крутым» на всю катушку.
Шли годы... Конец восьмидесятых – процветание перестройки. Мама моя потихоньку дотягивала до пенсии. Женщины в моей жизни? Да, были и женщины, немало было встреч и расставаний, но все – без клятв в любви и сожаления о происшедшем. Так, несерьезно, мимолетом, горящей спичкой, как говорят. Настоящую «свою» найти не мог. То есть она была где‑то, еще в семнадцатилетнем возрасте, но... Сейчас вспоминалась как очень хороший сон, который так быстро и трагически оборвался. С тех пор я возненавидел рокеров, хоть когда‑то был им сам. И неплохим.
И вот... Уже перед выпускными экзаменами в школе милиции, в один из майских вечеров 1988 года, к нам в «дежурку» с криками о помощи вбежала молодая женщина – ее на улице ограбили: два каких‑то паразита ударили в живот и отобрали сумку, в которой‑то денег всего ничего. Но там были очень важные документы, а пострадавшая – главный бухгалтер крупного завода. Я тоща не на смене был, так просто зашел к своим потрепаться. Дежурный у той женщины заявление принял, а розыскники пообещали найти грабителей, естественно, «порешав вопросы». Ей было примерно лет тридцать пять – и великолепная фигура при этом. Я проводил женщину, по дороге успокаивая, как умел. Ее звали Наталья Сергеевна. Дома она пригласила меня на чашку кофе, познакомила с матерью. А вечером, довольно уже поздно, я ушел, пообещав позвонить. Сходил к себе, предупредил маму, что ночевать не буду, взял из своего инженерно‑саперного склада в письменном столе моток капроновой нити, трехсотграммовую гирю, служебную РП‑79 и пошел «погулять» в тот район, где ограбили Наталью. Около двух часов ночи состоялась интересная встреча: два типа «чистили» чьи‑то «Жигули» шестой модели. Вот уж никак они не ожидали моего появления! Я не стал предъявлять удостоверение – хватило воспоминаний о первом случае в «Туристе», а сразу включил в работу веский аргумент – РП‑79. Один из них послушно принял нужное положение – рылом в землю и лежать, а вот со вторым пришлось воевать – у него монтировка в руке была. Но против гирьки на шнурке не очень‑то попрешь – я ему ее слегка метнул в голову. Дальше – краткий опрос «задержанных», основной темой которого было: свобода в обмен на информацию о том, кто «гопнул» даму в парке. Минут через пять «разговоров» жертва гирьки вспомнила, кто это натворил. Отправил за сумкой, а его дружка «припарковал» к дереву спиной, связав руки в обнимку за ствол. Ну а гирьку на шнуре с петлей подвесил к его мужской гордости. Это чтобы дружок его быстрее сбегал туда‑обратно. И чтобы в сумке все было чин‑чинарем... Неудачникам тем, наверное, надолго запомнился чокнутый мужик из ночи, который их зачем‑то научил читать «Отче наш...» и бояться темноты.
В половине восьмого я стоял у проходной завода, где работала Наталья Сергеевна. Ждал ее, пряча за спиной сумку и... букет цветов. Тоща еще подумалось: «Осторожнее, Игорек! Первый раз даришь цветы женщине, и притом малознакомой. Не втрескаться бы, дружок!»
Она подошла, поздоровались. Сразу же сделала замечание, чтобы не «выкал», а называл просто Наташей. Тут я и вручил ей свои сюрпризы. Да, стоило из‑за последующей сцены всю ночь не спать, честное слово – стоило! Так мы и познакомились...
Мне с ней было хорошо и интересно, но разница в возрасте в одиннадцать лет не в мою пользу и то, что она уже тоща была обеспеченной в плане финансов женщиной, а я «тянул» на свой оклад – все это не давало развиваться чему‑то большему, кроме дружбы. Да и голова у меня забита другим была – учеба, служба, «плохие»...
Каждый человек в своей жизни, сознательно или нет, стремится к чему‑то лучшему, чем он есть на самом деле, к своему идеалу, так сказать. А потом оказывается, что его нет. Прозевал его на каком‑то этапе...
Летом я ей не звонил, сославшись на «госы», а когда надел офицерские погоны и начал вести розыскные дела по без вести пропавшим, честно сказать, о Наташе и забывать стал. Кто работал в угро – знает, что это за вид оперативной деятельности! Ну, а тем, кто не работал, могу немного пояснить: чтобы найти пропавшего, а значит – попавшего в беду человека, нужны и упорство, и терпение, и даже фанатизм своеобразный. Плюс ко всему необходимо иметь актерские навыки (уметь поставить себя на место пропавшего, прожить какое‑то время его жизнью). Только тогда появится надежда найти хоть какой‑то его след. И то, если начальство не будет «мутить»: перебрасывать сыщика на другие дела или перегружать новыми – до двенадцати‑пятнадцати в неделю. А то и просто «прикрыть» дело, если это надо кому‑то из «крутых». И само собой разумеется, что такие дела светят молодым сотрудникам, не успевшим еще устать от «решений вопросов» с помощью зеленого змия или ожирения. Ни на то, ни на другое у меня времени не было, да и опыта.
Первое дело, говорят, запоминается. Запомнилось оно и мне. Пропала Жанна Богатырева, пятнадцатилетняя девочка, исчезнувшая прямо среди бела дня в центре города еще в марте 1988 года (прошло уже полгода). После подробного ознакомления с делом стало ясно, что его толком никто не вел. Так, разные отписки от нечего делать да запросы типа «на деревню к дедушке». Факты по исчезновению были, честно говоря, не очень: девочка‑еврейка вышла из дому за хлебом и... не вернулась! Сейчас уже трудно вспомнить, сколько раз я проверял очередную тупиковую версию с самого начала. И сколько раз возникало желание бросить, закрыть безнадежное дело, когда опускались руки. И так вот каждый день, а всего розыск длился... девять. Зацепиться за ниточку удалось только после того, как была составлена в конце концов реальная характеристика, а не со слов ее папы с мамой, на вторую, мало кому знакомую жизнь девушки. Секс‑бомба «тихарка» с двенадцати лет, которая, начав свои похождения с чердака (на полчасика после уроков со старшеклассниками), дошла (на 3‑4 часа, для мамы – пошла в кино) до постели Кости Холошенко, соседа по квартире – «пенсионера‑бригадира», вышедшего в отставку из действующих рядов донецкого рэкета, открывавшего зарю преступного мира Донбасса еще в 1984 году. Я с ним только осенью встретился на его загородной даче‑ферме, где у него в оранжереях и саду трудилось много «цыпочек» и «индюшек» в возрасте от пятнадцати лет, которых по вечерам Костя развлекал... собой, в основном всех сразу. Ну и, естественно, из «пенсионного фонда» шикарно оплачивал
