вдрызг...
– Ну и пьет, наверное, твоя невеста возле какого‑нибудь «комка» – вон их сколько развелось вокруг, и половина – ночные! – успокоил их Хачик, а закрывая дверь, добавил: – Не беспокойся, друг, если придет – прогоню в лагерь!
– Ой, а я сам тебя хотел об этом попросить! – обрадовался Алик.
– Что же я – законов дружбы не почитаю?! – искренне обиделся бригадир...
Чич вывел Зойку спустя минут десять после ухода ребят – ее уже начало трясти, а зубы не попадали один на один. Она ничего не могла сказать и только тазами, полными мольбы и боли, обводила каждого по очереди. Вдруг протянула дрожащую руку к мочке уха, рванула – на маленькой ладони, протянутой к ним, тускло блестела сережка с блестящим камешком.
– Мамин... подарок... золотая, – только и смогла выговорить прыгающими губами.
Хачик тут же подскочил, выхватил. Взамен положил на ладошку маленькую ампулку и шприц.
– Молодец, ченч мы уважаем!
– Что же ты делаешь, паскуда?! – тихо спросил его Чич. – Ты понимаешь, что ты сейчас утворил? Она же завтра половину лагеря сюда за морфином пришлет! И сама придет! А если ты не дашь, они тебя со всеми потрохами в ближайшую ментовку сдадут!
Зойка между тем перестала обращать на них внимание. Мир ее замкнулся на ампуле с наркотиком и шприце. Отломив стеклянную головку, она последним, видимо, усилием воли уняла дрожь в руках и, высосав морфин из сосудика в шприц, судорожным движением дернула «молнию» на джинсах и спустила их до колен, не сознавая уже, что стоит не среди своих друзей и подруг по лагерю, но среди волков, готовых в любой момент растерзать любого, кто заблудится и забредет в чащу леса – их владения...
Обнажились великолепные, упругие, смуглые еще после летнего загара бедра и ягодицы, слегка прикрытые ажурными черными трусиками. В бедро и всадила шприц Зойка. Медленно, сдерживаясь, вдавила поршень до упора и закрыла глаза – в ожидании «прихода»...
Жорик почувствовал, как сразу вдруг запершило и пересохло в горле. Он кашлянул:
– Тебе лет... сколько?
– Пятнадцать! – с облегчением выдохнула Зойка, не открывая глаз, и добавила, немного погодя, мечтательно и замедленно: – С по... ло... виной!
Чич уже принял решение, твердое, окончательное, не подлежащее обжалованию. И его понял и «бригадир», и вся остальная «бригада» – напружинились, приготовились к прыжку...
– Стоять! – тихо приказал Чич, раздергивая молнию на своей куртке и отводя ее левую полу, чтобы всем было видно высветившуюся из‑за пояса брюк рукоять «ТТ». – Стоять, гниды, и ждать своего часа!
Затем осторожно положил ладонь на Зойкину теплую ягодицу.
– Хочешь, маленькая, я тебе сказку расскажу?
– Хочу, – томно улыбнулась Зойка и слабеющими руками попыталась потянуть джинсы кверху.
– Не стоит, – мягко отвел ее руки Жорик. – Я сам отнесу тебя в кроватку.
Он подхватил Зойку на руки. Взгляды присутствующих жгли их, сжигали!
– Отнеси... папа! – она мягко охватила руками шею. – И, пожалуйста, раздень! Мне сейчас... так... хорошо!
С доброй отеческой улыбкой на лице Жорик Чич толкнул ногой дверь в соседнюю комнату. Ногой же и захлопнул ее...
«Шабашники», тяжело выдохнув, опустились на лавки – кто где стоял. Хачик обвел всех прищуренным оценивающим взглядом, затем подошел к стоящему в углу магнитофону, врубил его на полную мощность.
– Наливай, братва! Сегодня отвязываемся!
Пили стаканами, прислушиваясь к доносящимся из спальни девичьим вскрикам, стонам и утробному рычанию Жорика.
Примерно через полчаса он появился, наконец, из черноты дверного проема, на ходу застегивая брюки. Присев к столу, махом выцедил услужливо поднесенный стакан водяры, затянулся сигаретой, негромко обронил:
– Хороша конфетка! Следующий!
Хачик козлом скаканул к двери, ощерился.
– По старшинству, мальчики!
В темноте смутно угадывалось девичье тело, раскинувшееся поперек двух составленных вместе кроватей. На ходу стаскивая штаны, Хачик ринулся на него, с маху вошел и завыл, дергаясь, кончая после долгого воздержания в возбужденном состоянии. Затем замер, отходя, и вдруг ощутил – что‑то не то в этом неподвижно лежащем под ним теле. Одновременно почувствовав под руками влажное, липкое, рывком вскочил, ударил кулаком по выключателю на стене и... отшатнулся от увиденного. Кровь была повсюду – на теле Зойки, во всех мыслимых и немыслимых местах, на простынях, наволочке, даже на спинках кроватей остались кровавые отпечатки ладоней. А само ее тело было изгрызано и исцарапано, словно изорвано собачьими клыками, тем более страшной казалась застывшая на лице блаженная улыбка удовлетворения. Застывшая уже навечно...
Как был, в трусах – рванулся на свет и... наткнулся на жесткий металл ствола – «ТТ» уперся ему под ребро. Чич щелкнул взводимым курком.
– Ты что, гад? – заколотился Хачик. – Она же мертвая!
– А ты думал, козел, я вам ее отдам?! – издевательски ухмыльнулся ему в лицо Жорик. – Хрен вам, что мое – то мое насовсем! Я не хотел, видит Бог, устраивать весь этот спектакль – его затеял ты, когда сунул «морфин». После этого ее нельзя было уже упускать! Ты подписал ей смертный приговор! А я просто сделал Зойкину смерть более легкой и приятной – двойная доза и перепихон напоследок. Так что душа ее отошла в мир иной, кайфуя в пути. А ты что, хочешь догнать ее? – невинно поинтересовался Чич, вдавив ствол посильнее и кладя палец на спусковую скобу.
– Нет!! – заорал Хачик. – Но... труп... что с ним делать?
– А это уже ваши проблемы! Меня здесь никогда не видели и даже не знают, что я с вами знаком... Moгу только подсказать, если у тебя котелок не варит, – проектная глубина жижесборника возле вашей хазы – восемь метров... Плюс‑минус пару метров на таких «шабашников»‑долбуев, как вы! И вот еще один бесплатный сорвет: не дожидаясь утра, дергайте отсюда по всем углам России, а лучше СНГ. Документов вы еще в правление не сдавали... Да вас и искать не станут – доказательств нет... то есть не будет, я надеюсь. Засим – чао, мальчики! – Жорик спиной пошел к двери, проводя стволом из стороны в сторону.
– Хряй, падла! – Хачик упал на лавку и присосался к горлышку наполовину опорожненной бутылки.
...Мягкое урчание двигателя арендованного МАЗа не потревожило даже собак в крайних домах станицы. Многометровый вылет стрелы автокрана позволил опустить упакованное в два пластиковых мешка тело Зойки с привязанными железобетонными перемычками точно в середину вонючей лагуны. Жижа сытно чавкнула, поглотив жертву. Хачику пришлось лезть по стреле – обрезать веревку...
У него еще хватило ума создать некое подобие алиби – поднять среди ночи заместителя председателя и сообщить ему, что они уезжают по телеграмме на срочный объект под Москвой и сюда вернутся через пару месяцев. Зампред не очень уважал нацменов, тем более, что из «навара» при расчетах с ним ему ничего не перепадало, поэтому, зевнув, от всей души послал на... к черту и Хачика, и весь его кодляк...
А Зойку так и не искали. Правда, участковый для очистки совести потыкал шестом у края обеих лагун... То ли друзья и родители посчитали, что она сбежала в конце концов в Лиепаю, как постоянно обещала всем, «поймав кайф», то ли... В общем – в станице Российской после отъезда тургруппы так больше никто из Тулы и не появился.
Зато Жорик в ту ночь чуть не плясал от радости. Если у этих козлов еще осталось масло в голове, они‑таки свалят из станицы не мешкая. А это означает, что, провернув операцию с куплей‑продажей до конца в одиночку, он отхватывает солидный навар... Чич с детства не приучен был расставаться с понравившейся ему вещью – так уж воспитал его папа‑фарцовщик. Вскоре папа
