камень… Почему же в этом кабинете Дзержинский все еще гордо возвышается над столом, словно бессменный председатель?!» Шло какое-то секретное совещание. За столом сидели люди в погонах. И стенографистка в углу, тоже в серой военной форме и при погонах, тщательно вела стенограмму.
Потрескивали люминесцентные лампы, отбрасывая жесткий, желтоватый свет на упрямое лицо рослого военного, отчего оно казалось восковым, как в музее мадам Тюссо. В воздухе витал страх. Пахло дешевыми сигаретами.
— Да.
— Нет. Они сами все выбалтывали по пьянке.
— У меня не было настоящих, близких друзей. В моем положении это было невозможно. Я сам мог проговориться, в порядке совета или помощи. И я избегал любой дружбы. Но те, кто сами ко мне обращались, были не прочь со мной разделить бутылку коньяка с лимоном. Я им не отказывал.
— Когда меня приглашали, то платил тот, кто приглашал. Но чаще всего я предлагал заплатить вместе.
— Нет. Деньги у меня были.
— Я работал не за деньги. Но мне было приятно, что меня ценили там как профессионала. Это ощущение было важнее всего. Я знал, что мой труд оценивается западными разведчиками очень высоко. В Союзе же мне такого не говорили никогда, хоть формально я и продвигался по службе. Но только на Западе меня назвали выдающимся и даже талантливым разведчиком. Это давало ощущение азарта, превосходства, профессиональной удовлетворенности. Поэтому я на них и работал. Мне говорили, что за рубежом откладывается на мой счет на будущее хорошая сумма, и когда мне будет нужно, я смогу получить все. Но за полтора года моей работы на иностранную разведку, я от них никаких гонораров наличными не получал.
— Я получал вещи, которые мне Гревилл Винн привозил по моей просьбе. Но за эти вещи я всегда с ним расплачивался, не желая у него быть в долгу, да потом он — человек делового мира, а в этой сфере не принято одаривать людей, даже коллег, за свои деньги.
— Никак нет. За рубежом это не принято. Гревилл Винн никаких ценных подарков мне не привозил. Мне они и не нужны были. Он привозил лишь различные безделушки — сигареты, виски, джазовые пластинки… Я все это раздаривал русским военным. Я работал на Запад не за деньги и не за подарки, а потому, что такая работа давала мне чувство профессиональной востребованности, удачливости, избранности. Это был особый кураж.
Луна висела в черном проеме зарешеченного окна, все ниже и ниже спускаясь по крестовине железной решетки, словно обмякшее умирающее тело распятого святого. Жестокий мир, наводненный предателями. Страшный мир, где роскошествуют Иуды.
«Пеньковский, — подумал он, — почему опять снится этот мучительный сон про шпиона Пеньковского? Где я?!»
Его лоб покрылся испариной. Он с трудом открыл глаза, встал с кровати и подошел к окну.
Луна висела над Мальтой огромной драгоценной жемчужиной, заливая серебром все в округе. В эти мгновения величавого единовластного царствования луны все казалось призрачно-серебряным. Даже маленькие домики побережья, чьи покрытые трещинами стены давно нуждались в ремонте, казались старинными замками из волшебных сказок. Луна высеребрила силуэты прибрежных кокосовых пальм и влила расплавленное серебро в пришвартованные шхуны и яхты. Поблескивало залитое серебристым перламутром красивейшее море…
Он подошел к окну и раздвинул шторы. Серебряный поток лунного света влился в комнату, и все предметы дорогого интерьера тут же наполнились драгоценным небесным металлом.
Но где-то далеко, за невидимым горизонтом, накатывался и рос гул надвигающейся катастрофы. Шум крепкого и соленого морского шквала был неумолим.
«И там, в неведомой дали, где небо хмуро и зловеще, глухие грозы с ветром шли, блестя порой зеницей вещей»[4].
В еще достаточно слабом, но упрямом гуле и ропоте штормовых волн угадывался грохот надвигающегося тайфуна.
Он прошел к бару и достал бутылку элитного ирландского виски. В приземистом холодильнике обнаружил лед, и всыпал целую горсть круглых, прозрачных льдинок в широкий бокал для скотча. Лед медленно таял, позвякивая о края бокала хрустальными колокольчиками. Он пошел с бокалом мелодично поющего льда к окну. Вновь посмотрел на луну. Она по-прежнему величаво и щедро сыпала серебром над всей Мальтой.
Серебро, серебро, серебро. Все на сотню миль в округе было залито небесным серебром. Словно чудесные серебряные монеты, поблескивали залитые лунным светом волны. Десятки, сотни, тысячи серебряных бликов. Нежная серебряная рябь тревожного моря.
Чудесный серебряный сон. Напиток приятно обжигал гортань. Лед мелодично позвякивал ансамблем серебряных колокольчиков. Штормовой ветер в его ушах утих, опасность продолжала оставаться опасностью и все же уже не была ею. Все стало непривычным, призрачным, лишилось прежнего смысла, судьба стала одновременно и жертвой и божеством, которому приносят жертвы.
Он сделал еще глоток скотча и почувствовал, как вновь проваливается в сон. «Минеральный секретарь» — и вдруг пьет виски, — сам себе усмехнулся он. — Не проспать бы рассвет».
Внезапно все стало невесомым, словно он парил в пространстве, будущее встретилось с прошлым, и не было уже ни печали, ни сожалений. Прошедшее и будущее казалось одинаково важным, горизонты сравнялись, и на какое-то удивительное мгновение чаша бытия уравновесилась.
Перламутровый диск бесстрастно висел над горизонтом огромным серебряным талером. Он резким движением руки задернул тяжелые шторы — тяжелый бордовый бархат, в темноте ночи окрасившийся в цвет запекшейся крови, качнулся массивными волнами, и в комнате стало темно и глухо. Серебряный свет исчез.
Луна его больше не беспокоила.
Встреча на Мальте лидеров СССР и США не освещалась в прессе. По результатам этого мероприятия
Очевидно, что президент США Джордж Буш, пребывающий в своей президентской должности с 20 января 1989 г., продолжил стратегическую линию Рональда Рейгана. А эту линию, в свою очередь, нарисовали еще раньше военные аналитики от центральной разведки в Лэнгли и «Рэнд Корпорейшн», и, разумеется, был еще глобальный план национальной безопасности NSDD, который в первый же год
