чтобы все убедились, что он агрессор и что он потерпел поражение, он будет выглядеть победителем даже в глазах тех стран, например Египта, которые сейчас выступают против него. Это было бы вызовом новому порядку, к которому мы с вами стремимся. (…) Если не добиться полного осуществления резолюций ООН, то этот человек вырвет победу из челюстей поражения.
— Так зачем ты мне это принес? — Волгин дочитал стенограмму и красноречиво отложил ее в сторону.
— Видишь ли в чем дело, Игореша, — Кирпичин отхлебнул холодной «колы». — Нужна профессиональная помощь. Наш Горби задумал издать книгу. О дружбе с Америкой и о победе демократии в Союзе. Он поручил подготовку этой книги своей «команде» советников. И фактуру они, в принципе уже собрали… Но… техническую работу делать некому. Ты же понимаешь, все эти люди — занятые, а тут надо текст писать, угрохать уйму времени…
— Так… Понимаю, к чему ты клонишь, — брови Игоря удивленно взлетели. — Не знал, что ты водишь дружбу с агентами влияния.
— Да при чем тут агенты влияния! Просто я общаюсь с некоторыми кремлевцами, и помощник Горби мне прямо сказал, что если, мол, найдешь технического редактора, который бы умел быстро работать и молчать, то в долгу не останемся. И тут я вспомнил о тебе. Думаю, написание «рыбы» для исторического сборника Политбюро — это неплохой приработок к твоей школьной ставке. Ну, идет?
Волгин опешил. Пару секунд он продолжал рассеянно смотреть в окно. Там продолжал падать мокрый холодный снег. Небо над Москвой затягивали сизые тучи.
— Мы живем в невероятную эпоху! — наконец выдохнул Волгин. — Ты же прекрасно знаешь, как я отношусь к Горбачеву, и вдруг предлагаешь мне создавать предателю страны — позитивный имидж, петь дифирамбы его убийственной перестройке!
— А что тут удивительно? Я предлагаю тебе за-ра-бо-тать! При всем изобилии «советников» в горбачевской кормушке, трудоемкую работу там делать некому! Историю они тоже не слишком знают. Наляпают ошибок. Понимаешь? Но эти птицы высокого полета платят реальные деньги, и я гарантирую, что ты их получишь. Мне за посредничество пойдет совсем мизерный процент от сделки.
— Старый, черствый циник, — Волгин с усмешкой поставил недопитый коктейль на стол. — Деньги любой ценой. Деньги не пахнут! Звонкая монета стала главной, если не единственной жизненной ценностью. Неужели мы все к концу перестройки стали такими?
— Все или не все, какая разница? — Петр Кирпичин ухмыльнулся. — Перестройка поставила нас в условия выживания, и каждый действует, как может. Борьба за существование выглядит благородно лишь в теории Дарвина. Я многое бы отдал за то, чтобы она нас не коснулась. Но, увы, она нас коснулась. Мир суровее красивой научной теории.
— О, да! Мы вступили в эру Золотого тельца. Даже за высшее образование теперь приходится платить — и немало. Природные таланты общество потребления не интересуют. Важны лишь деньги и связи.
— Увы, это так. И я, во всяком случае, не собираюсь сдавать позиций, как ты, Игореша. Не перессорься ты в свое время с командой Миши Пятнистого — глядишь, остался бы в своем кабинете… И мне не пришлось бы предлагать тебе «халтуру»… на условиях анонимности.
— Во-первых, я не занимаюсь «халтурой», хоть нынче это и модно, наряду с фарцовкой и рэкетом. Я пытаюсь сохранить историческую память страны и не предам свои принципы ни за какие гонорары. Во- вторых, я вовсе не жалею о своем уходе из чиновников. Я не держался за свой кабинет на Старой площади, как ты цепляешься за свою каморку на Лубянке. Мы и так слишком много часов нашей жизни проводим в кабинетах. Или в пыльных приемных. Мы обрекли себя на добровольное заточение в четырех стенах, а потом удивляемся, откуда к нам приходит отчаяние?
— Слишком много философии, пустой и бессмысленной. Хочешь сказать, что в роли школьного учителя тебе живется лучше?
— По крайней мере, мне не приходится кривить душой и лгать самому себе. И детям нравятся мои уроки истории. Важно сохранить самого себя и душу, вопреки обстоятельствам.
— Даже если обстоятельства обрекают тебя на полуголодное существование? Ты будешь рассуждать о душе, подобно Моисею, ведущему за собой иудейский народ по пустыне?
— Убирайся к черту со своей иронией!
— Историческая память — дело хорошее, но роль провидца — неблагодарна. Факты бытия проще, чем ты это себе вообразил. Тем более что сегодня кошелек еще стал и эквивалентом интеллекта…
— Ах вот как!
Взгляд Волгина скользнул по стенам «Макдональдса». Американский китчевый интерьер казался чересчур ярким, помпезным, искусственным, обдавал дискомфортом рекламы. На мгновение Волгин закрыл лицо руками. Было слышно, как стучит касса и где-то течет вода из крана.
— Напрасно ты со мной пытаешься спорить, — сухо заметил Кирпичин. — Я не хуже тебя вижу, что дело дрянь, но ничего другого нам не предлагается. Поэтому, как говорили умные древние, «ешь, пей, веселись!». Живи настоящим, не задумывайся о будущем. Ну, рухнет Союз, — ну и Бог с ним! Наплюй на тупик, в который завела нас «перестройка». Лучше учись добывать деньги.
— Разве такое возможно?
— Возможно, раз я предлагаю тебе заработать на подготовке «заказной» книжки. Пусть и без контракта, ну и что с того? В этой стране теперь все идет не по правилам.
— Над нашей страной поставили чудовищный эксперимент. Очень удобный Западу. Не сегодня завтра сверхдержава рассыплется, как карточный домик, — глаза Волгина стали туманными и влажными.
— Эксперимент? Помнишь, когда случился Чернобыль, все газеты цитировали Апокалипсис? Но я не читал этих газет, — Кирпичин развернул биг-мак и счистил холеным ногтем с румяной булочки несколько кунжутных семечек. — Я не хочу жить в катастрофе и загружать свои мозги гадкими ощущениями.
— Раз уж ты сам заговорил о Чернобыле, то должен помнить, из-за чего произошла катастрофа. Головотяпы, экспериментаторы отключили все системы безопасности станции. И она взорвалась.
— Допустим. И что с того?
— Сейчас то же самое происходит в политике. Идет отключение системы безопасности страны. И ты, как чекист, знаешь это не хуже меня. Именно поэтому КГБ объявлен нашей спившейся и продажной, совершенно деградировавшей от фуршет-ной халявы прессой «ужасным монстром, загнавшим полстраны в лагеря». Посмотри за окно, Петя. Это — затишье перед бурей.
— И что ты предлагаешь? Отправить всех журналистов в вытрезвитель? Пойти с войной на Кремль? Тебе мало опыта ГКЧП? Ты же видел, что произошло с теми, кто оказался на стороне «путча». Все сели за решетку.
— И вместо того чтобы сделать выводы и объединиться, вы пробуете выжить поодиночке. Пытаетесь подзаработать на дружбе с агентами влияния! Это у вас называется «интеллектом». Что ж, вас всех перебьют по одному, как стадо глупых лосей, которые разбежались по всему лесу и прячутся в хилых зарослях, веря, что охотник будет убивать лишь самого крайнего. Когда-то крайним становится каждый.
Мимо столика прошла девочка в спецодежде «Макдональдса» с веником и с мусорным совком.
