– Да, мне были нужны его советы.
– Какие именно?
– Я работаю над серией убийств в турецком квартале Парижа.
– Вы получили одобрение начальства?
– Ответ вам известен.
Человек в очках кивнул. Он не только был высок – от него так и веяло превосходством. Гордо посаженная голова, задранный вверх подбородок, высокий лоб, обрамленный седыми кудрями. Важный чиновник в расцвете лет, похожий на ищейку.
Поль выдохнул вопрос:
– Вы из Генеральной инспекции?[11]
– Нет, я Оливье Амьен. Международный наблюдательный комитет по борьбе с оборотом наркотиков.
На прежней работе Поль часто слышал это имя. Амьен считался главным человеком во Франции в области борьбы с наркотиками, он одновременно возглавлял Бригаду по наркотикам и международные службы по борьбе с распространением наркотических средств.
Они углубились в аллею, похожую на мощенную булыжником улочку XIX века, и пошли в другую от колумбария сторону. Поль заметил могильщиков – они курили, привалившись спинами к стене склепа, и обсуждали невероятную утреннюю находку.
Слова Амьена были полны недомолвок:
– Насколько я понимаю, вы сами работали в Центральном бюро по борьбе с наркотиками…
– Несколько лет.
– Чем занимались?
– Так, по мелочи… В основном Североафриканскими сетями – индийской коноплей.
– Вы никогда не касались дел в Золотом Полумесяце?
Поль вытер нос тыльной стороной ладони.
– Знаете, мы оба сэкономим время, если вы перестанете ходить вокруг да около.
Амьен удостоил солнце улыбки.
– Надеюсь, небольшой экскурс в современную историю вас не пугает…
Поль подумал обо всех тех именах и датах, которые ему пришлось переварить с рассвета этого дня.
– Давайте. Считайте меня отстающим учеником.
Чиновник поправил очки на носу и начал свой рассказ:
– Полагаю, слово «талибы» вам кое-что говорит. После одиннадцатого сентября от этих фундаменталистов просто некуда деваться. Журналисты без конца обмусоливают их жизни и «подвиги»… Целлулоидные будды! Их дружба с Бен Ладеном. Презрительное отношение к женщинам, к культуре, к любой форме терпимости. Но существует одно обстоятельство, о котором мало что известно, единственный положительный момент их правления: эти варвары весьма эффективно боролись с производством опиума. За последний год своего правления они практически уничтожили все посевы мака в Афганистане. В двухтысячном году там было произведено три тысячи триста тонн опиума-сырца, а в две тысячи первом – всего сто восемьдесят пять тонн! Талибы считали наркоторговлю кознями дьявола.
Конечно, как только мулла Омар потерял власть, посевов мака стало еще больше, чем до прихода талибов в страну. В эту самую минуту крестьяне в Нингархаре смотрят, как расцветают растения, высаженные в ноябре. Очень скоро – в конце апреля – начнется сбор урожая.
Полю было непросто сосредоточиться на рассказе Амьена – недавняя истерика выбила его из колеи, он готов был в любую секунду расхохотаться или зарыдать.
– …Тем не менее, – продолжал Амьен, – до теракта одиннадцатого сентября никто и подумать не мог, что режиму Талибан придет конец. А наркоперевозчики уже проявляли интерес к другим маршрутам. Турецкие «буйюк-баба» – «крестные отцы», экспортирующие героин в Европу, – обратили свои взгляды на таких производителей, как Узбекистан и Таджикистан. Не знаю, в курсе ли вы, но у этих стран общие языковые корни.
Поль снова вздохнул.
– Начинаю узнавать.
Амьен кивнул.
– Раньше турки покупали опиум в Афганистане и Пакистане. Они очищали морфий-сырец в Иране, а потом в лабораториях Анатолии производили героин. Сначала они осуществляли очистку сырья на Кавказе, позже – на крайнем западе Анатолии. Насколько нам известно, еще год назад сеть не была до конца обустроена.
В конце зимы двухтысячного – две тысячи первого года до нас дошли слухи о планах заключения союза. Трехстороннего союза между
Они добрались до самой темной части кладбища. Ряды склепов, низкие двери, покатые крыши: это походило на шахтерский поселок под угольным небом. Прищелкнув языком, Амьен продолжил:
