это вы. Рано утром сел на самолет до Гватемала-сити. Взял напрокат машину и поехал в Антигуа. Обшарил весь город. Он ведь невелик. И все-таки нашел вас. Вы как раз выходили из церкви Нуэстра-Сеньора-де- ла-Мерсед.
— И что, у меня в самом деле был истерический вид?
Феро улыбнулся:
— Скорее героический. Больше я не терял вас из виду.
Психиатр умолк. Настало время определяться — кто с кем. Друзья или враги? Союзники или соперники? В глубине души Жанна ликовала. Она уже не одна. У нее появился помощник, и какой! Один из самых симпатичных парижских психиатров. Кстати сказать, не привыкший скупиться на комплименты…
Не желая выдавать свои мысли, она заговорила нарочито «следовательским» голосом:
— И к какому выводу вы пришли?
— Отец с сыном продолжат путешествие. В Аргентину. Здесь, откуда кровь, они уже разобрались. Теперь поедут наводить порядок туда, откуда череп.
— Согласна.
Жанна кивнула на сумку Феро. Муляж лежал внутри.
— Что вам известно про этот череп?
— В мастерской Франчески я нашел координаты палеонтолога, который отправил ей эту штуку.
— Хорхе Де Альмейда.
— Мобильный у него не отвечал. Я дозвонился в аргентинскую лабораторию в Тукумане. Разговаривал с заместителем начальника лаборатории Даниелем Тайебом.
— Повезло вам.
— От него узнал, что Де Альмейда предпринял несколько вылазок в Лес мертвецов и всякий раз привозил с собой странные древности. Из последней поездки он пока не вернулся. Если верить моему информатору, он в последние месяцы вел себя очень возбужденно. Думал, что совершил революционное открытие.
— Череп?
— Да. И другие ископаемые останки.
— В чем революционность древних костей?
— Они принадлежат архаичному Homo sapiens sapiens. У черепа должны быть признаки докроманьонского человека: срезанный подбородок, выступающие надбровные дуги, выдвинутая челюсть… Черты, близкие к обезьяньим. Они могли бы служить доказательством того, что триста тысяч лет назад на Американском континенте обитали люди «в черновом варианте».
— Это невозможно, — возразила Жанна, припоминая хронологическую таблицу Изабель Вьотти. — Homo sapiens появились в Америке гораздо позже.
— То же самое мне сказал и ученый. Но есть кое-что еще, куда более похожее на бред. Де Альмейда утверждал, что ему удалось установить точный возраст останков, в том числе черепа.
— И?
— Ему двадцать лет.
Жанна не поняла. Вернее, не желала понимать. А ведь предчувствие этой истины не давало ей покоя последние несколько часов.
Антуан Феро забил последний гвоздь в гроб ее сомнений:
— Докроманьонские люди до сих пор существуют, Жанна. Они обитают в Лесу мертвецов.
III
Народ
65
Она повернула голову и посмотрела в иллюминатор. Из-под крыла самолета открывался огромный, затянутый облаками Буэнос-Айрес. Ах, как хотелось бы Жанне, чтобы ее возвращение в этот город проходило при других обстоятельствах! В студенческие времена она без памяти влюбилась в аргентинскую столицу — это была любовь с первого взгляда. Как было бы здорово оживить старые воспоминания! Насладиться общением со старыми знакомыми! Увы, сейчас голова у нее занята совсем другими заботами. В ней ворочается и перекатывается одна и та же мысль, связанная с невероятной гипотезой, поставившей точку в центральноамериканском этапе расследования. Неужели в наши дни в затерянной лагуне северо- востока Аргентины и правда существует первобытный народ?
Все признаки налицо. Даже не признаки — доказательства. И все-таки Жанна никак не могла допустить подобную возможность. Видимо, в ней говорил обыкновенный здравый смысл. В журналах и по телевидению время от времени затрагивали тему жизни племен, полностью отрезанных от цивилизованного мира. Аборигены, никогда не видевшие так называемого «белого человека». В Амазонии. В Папуа — Новой Гвинее. Но Жанна достаточно поездила по свету, чтобы твердо увериться: таких открытий больше быть не может. Только не в эпоху спутников. Не в эпоху массированного сведения лесов. Не в эпоху грабительской добычи природных ресурсов…
Еще одно обстоятельство сильно тревожило ее. Если народ Леса мертвецов в самом деле существует, он представляет собой не просто архаичную группу людей. Это самый жестокий, самый злобный, самый агрессивный осколок человечества. Каннибалы, поклоняющиеся каким-то темным божествам, строящие свой жизненный уклад на варварстве и садизме. Убежденные убийцы, приносящие в жертву своих венер и устраивающие ритуалы, словно явившиеся из фильма ужасов.
Удар самолета о бетонное покрытие вывел ее из этих мрачных мыслей.
Паспортный контроль. Таможня. Получение багажа. Накануне Жанна и Феро решили, что им надо объединить усилия. Они не затевали споров. Не обсуждали опасностей предприятия. Просто договорились, что следующим этапом станет Буэнос-Айрес. В столицу они вернулись на машине Феро — от Николаса так и не было никаких известий. В тот же вечер отправились в аэропорт «Ла-Аурора» и купили билеты на рейс до Майами. Несколько часов сна в отеле для транзитных пассажиров — и в 7.15 утра они уже поднялись на борт самолета Аргентинских авиалиний, направляющегося в Буэнос-Айрес.
По дороге успели обменяться краткими сведениями друг о друге. Жанна постаралась представить себя в наилучшем свете, безжалостно вымарав из своего «резюме» все мрачные подробности. А именно: ужасную смерть старшей сестры, свой навязчивый страх перед насилием, впавшую в маразм мать, непреходящую депрессию и неспособность удержать мужчину больше чем на пару месяцев… Антуан Феро сделал вид, что поверил в отредактированную версию ее жизнеописания, наверняка заподозрив с ее стороны лукавство. В конце концов, разве он не был профессиональным психиатром, привыкшим читать в душах между строк?
Его собственная история выглядела гладкой и благополучной. Типичный ботаник. Обеспеченное детство в Кламаре. В семнадцать лет окончил школу, в двадцать пять — медицинский институт. Затем аспирантуру, специализация — психиатрия. Некоторое время занимал должность доцента медицинского факультета при психиатрической клинике Святой Анны, там же вел больных. Пять лет назад обратился к частной практике, оставив за собой в клинике одну еженедельную консультацию. Открыл собственный кабинет не ради денег, а потому что мечтал о «личном пространстве». С тех пор наблюдал, посещал и пользовал обычных парижан с их обычными неврозами.
В общем и целом — ничего выдающегося. В тридцать семь лет — ни жены, ни любовницы. Даже бывшей. Во всяком случае, так он утверждал. Его главной, и единственной, страстью была работа. Он жил ради психиатрии, психоанализа и того самого «механизма отцов», о котором рассказывал Жанне в их первую встречу. «За каждым преступником уже стоит преступный отец…» Хоакин в этом смысле являл
