— Мы снова встречаемся с ним в разрушенном городе в сорок седьмом году. Его задержала американская военизированная полиция неподалеку от «Onkel Toms Нuttе» [16] в зоне, оккупированной американцами.
Груды камней перед разрушенными домами. Забитые пылью каналы. Кучи сухого дерева, обожженного солнцем. Истощенные прохожие с ошалелым взглядом бродят в поисках еды. Разделенный на сектора послевоенный Берлин. Тело города поражено проказой, изъедено язвами…
— У нас нет фотографий Хартманна того времени, но в рапорте американцев он описан как безумный. Бродяга-мистик, предсказатель, вшивый и грязный. Состояние здоровья критическое. Истощение. Обезвоживание. Обмороженные ноги. И следы хлыста по всему телу. Эти шрамы сбили американцев с толку. Похоже, Хартманна пытали. Но кто? Музыкант объяснил на допросе, что сделал это сам. В отличие от нацистских преступников, с которыми беседовали психиатры на Нюрнбергском процессе, он говорил по- английски. Мне удалось раздобыть одну запись: это нечто. Я дам вам копию.
— В каком смысле?
— Сами увидите.
Армянин смотрел на серые руины. Куски стен, которые уже ни с чем не соединялись. Дыры, провалы, похожие на пустые глазницы.
Новый диапозитив.
Тот же город, почти отстроенный заново.
— Пятьдесят пятый год. Берлин возрождается из пепла. Как и Хартманн. Он уже не такой безумец. Я хочу сказать, он организует свою жизнь. В «нулевой год Берлина»[17] музыковед пламенными речами собрал нечто вроде группы. Женщин, мужчин и особенно детей. Берлин кишит сиротами. Шайка представляет собой околорелигиозную группировку.
— Секту?
— Да, подобие секты. У них есть помещение в советской зоне. Они кормятся разными заработками, в частности шитьем. Поют на улицах, просят милостыню. О культе, который проповедовал Хартманн, мало что известно. Судя по всему, он… обращен в прошлое.
— В каком смысле?
— Дети одеты в традиционные баварские костюмы. Сектанты не имеют права прикасаться к некоторым материалам или пользоваться современными приспособлениями.
Касдан вспомнил показания одного из свидетелей — ветерана, жившего неподалеку от церкви Блаженного Августина. Дети в зеленых шапочках, кожаных штанах и башмаках времен Второй мировой войны. Все совпадало. Старый подонок, нацист и мистик, наверняка давно умерший, преодолев время и пространство, прислал в Париж натасканных маленьких убийц. Армянину требовались даты.
— Когда Хартманн уехал в Чили?
— В шестьдесят втором. В Берлине у него начались неприятности. Поговаривали о педофилии, но доказательств не нашлось. Ходили также слухи о жестоком обращении, о похищении несовершеннолетних, и это куда больше похоже на истину. Наказание было основой веры Хартманна. Боль — единственный путь, ведущий к благодати, к слиянию с Христом. Ничего нового. Но, похоже, Хартманн чересчур увлекся этим символом веры. Детям, «его» детям, как он их называл, очевидно, жилось несладко.
Изображение снова сменилось. Групповой портрет. В первом ряду белокурые дети, без шапочек, все в баварских кожаных штанишках. Во втором ряду мужчины и женщины, молодые, крепкие, в белых рубахах и полотняных штанах. Справа — прямой как жердь Хартманн. Высокий, худой, в круглых очочках, он сохранил свою густую и жесткую черную гриву.
— Посмотрите-ка на Хартманна. Неплохо сохранился? Похож на вожатого, ведущего подопечных на экскурсию. Только вместо экскурсии он поведет их в ад. Перед отъездом гуру отобрал лучших.
— Он хотел основать арийскую общину?
— Только не в генетическом смысле. Хотя говорят, что Хартманн контролировал деторождение в своей секте.
— Как это?
— Подбирал пары. Решал, какой мужчина и какая женщина могут соединиться. Но в его творении эта селекция была не главной. Скорее он стремился к духовному перерождению. Превращению, которое свершалось благодаря вере и наказанию. Дело тут не в евгенике. Впрочем, в Чили он постепенно окружил себя врачами, специалистами…
Касдан подумал о безумных хирургах, мучивших Петера Хансена. Очевидно, Хартманн в этом участвовал. Не исключено, что все происходило в его секте.
— А где Хартманн жил в Чили?
— На юге, примерно в шестистах километрах от Сантьяго, между городом Темуко и аргентинской границей. Тогдашние власти предоставили секте особый статус благотворительной организации и тысячи гектаров целины у подножия Андийских Кордильер. Правительство заключило с Хартманном негласный договор: «Разбудите эти земли, а мы оставим вас в покое». Хартманн выполнил свою часть договора. В сравнении с флегматичными чилийскими крестьянами дисциплинированные арийцы творили чудеса.
Через несколько лет немецкий анклав стал самым благодатным местом в стране. Сельское хозяйство здесь велось по всем правилам, интенсивными методами. Ничего подобного в Чили прежде не видели. И тогда Хартманн выкупил эти земли, окружил их стеной и превратил свое имение в крепость, говорят, даже с подъемным мостом. Он назвал ее «Asuncion» в честь группы испанских миссионеров, которые в XVI веке отправились в Бразилию обращать в христианство индейцев-гуарани. Столица Парагвая тут совершенно ни при чем. «Асунсьон» означает «Успение». Хотите верьте, хотите нет, но чилийские супермаркеты годами продавали продукты «Asuncion». За улыбающейся маской плодородия скрывался лик зла.
— Он пытал детей?
— Он называл это «квинтэссенцией», «очищением», «освоением боли»… И все это было частью сложного пути к совершенству. Боль необходима, чтобы подняться над ней. Истерзанное тело становилось для души чем-то вроде средства передвижения, позволяющего укрепиться в вере и воссоединиться с Господом. Вот что проповедовал Хартманн своей общине, которую вскоре прозвали «Колонией». Colonia. Возрождение духа через плоть.
Касдан не отрываясь смотрел на сделанный с воздуха снимок анклава. Возможно ли, что сегодняшний кошмар вышел из этого плодородного, цветущего места?
— По моим сведениям, Хартманн принимал участие в пытках во времена хунты.
— Ну еще бы. Он был профессионалом. Изучил до тонкости все пытки, как и их воздействие на людей: самые страшные он и его дети испытывали на себе. После государственного переворота Колония превратилась в весьма эффективный допросный центр. Настоящее отделение чилийской тайной полиции. У них была круглосуточная связь с Сантьяго по рации.
— Но как религиозный деятель мог поддерживать военных?
— Хартманну не было дела до генералов и их диктатуры. Он хотел выкупить души левых. Заблудших овец. Грешников. Он очищал их страданием. Кроме того, Хартманн считал себя исследователем. Он изучал болевые точки, болевые пороги человека… А политзаключенные стали для него идеальными подопытными животными… Наконец, немец знал, что, оказывая услугу генералам, обеспечивает себе полную неприкосновенность и немалые субсидии. Ему также было дозволено добывать полезные ископаемые на территории Чили: титан, молибден, редкие металлы, применяемые в военной промышленности. И, разумеется, золото.
— В восьмидесятых годах начались преследования чилийских палачей…
— Хартманн не стал исключением из правила. В его Колонии пропало без вести множество заключенных. На секту посыпались жалобы. Крестьянские семьи также подали на общину в суд за похищение несовершеннолетних. Как и в первый раз, в Германии. Надо понять систему Хартманна. Благодаря ему была построена бесплатная больница, созданы школы и центры досуга. Деревенские жители доверяли ему детей, чтобы те усвоили приемы обработки земли, основы агрономии и тому подобное. Но когда родители попытались получить своих отпрысков обратно, они ничего не добились. На этих средневековых землях Хартманн был полновластным хозяином. Чем-то вроде Жиля де Рэ, правившего своими крепостными. Впрочем, это было его прозвище. El Ogro.
— El Ogro?
