— А в те времена вам не приходилось слышать о госпитале, где немцы занимались вивисекцией над людьми?
— На землях Хартманна, в «Асунсьоне», существовал госпиталь. Я там никогда не бывал. Но он наверняка проводил… необычные операции.
— Как вы считаете, что стало с группой Хартманна?
— Ее распустили в конце восьмидесятых. «Колонию», как называли его имение, разделили на части. Слишком много жалоб и осложнений. К тому же немец старел…
— Вы только что сказали, что он создал учение.
— В другом месте. И другим способом. Я не знаю.
— Когда мы пришли, вы упоминали о детях. О каких?
— Не хочу говорить об этом.
Генерал Лабрюйер вдруг словно вернулся в настоящее.
— Зачем вы задаете столько вопросов? Для чего роетесь в этом старье?
Волокин снова присел на кровать поближе к офицеру.
— Четыре дня назад убили Вильгельма Гетца.
— Вот видите, преступление до добра не доводит.
— Кто еще в Париже знает о Колонии? Кого мы могли бы расспросить об учениках Хартманна?
— Если я буду любезен с вами, окажите и вы мне любезность…
Волокин встал и вышел из спальни, шепнув:
— Сейчас вернусь.
Касдан остался наедине с человеческой развалиной. У него возникло странное чувство. В этой адской спальне им удалось получить важные сведения, но он до сих пор не знал, как собрать их воедино — и напрямую связать с серийными убийствами. В одном он не сомневался: тень Хартманна нависла над ними.
На пороге появился Волокин. Он нес металлические коробочки. Бросил их старику. Потом положил пакетик из вощеной бумаги на их хромированную поверхность:
— Держи, папаша. Полагаю, ты очухался и сможешь ширнуться. В задницу или куда еще — смотри сам.
Лабрюйер схватил пакетик и коробочки и прижал их к груди, словно младенца. Русский встал перед кроватью:
— Кто в Париже может рассказать нам об «Асунсьоне»?
Генерал жадно облизал губы. Он уже предвкушал вожделенный миг нового укола.
— Есть один человек… Его зовут Милош. Бывший «ребенок» Хартманна. Один из немногих, кому удалось вырваться. Он приехал в Париж в восьмидесятых.
— Где его найти? — спросил Касдан.
— Проще простого. Он человек известный.
— Коммерсант?
— Ну да. Только товар у него специфический…
— В каком смысле?
— Он торгует болью. В Париже есть одно местечко. «Кошка-девятихвостка».
— Знаю, — произнес Волокин. — Клуб садомазохистов.
Старик уже не смотрел на них. Он торопливо открывал железную коробочку. Скрюченные пальцы схватили шприц, ложечку, жгут. Не отрывая глаз от своих сокровищ, он усмехнулся, как гиена:
— Милош способен делать только то, что знал сам: боль. Вам стоит усвоить одну истину. Хартманн — как болезнь. Неизлечимая болезнь. Заразившись ею, вы от нее и сдохнете!
51
— Я расскажу вам одну историю.
Голос Волокина выдавал его желание поскорее успокоиться. Касдан вел машину, не отрывая глаз от шоссе. Их обоих не отпускало напряжение. Но по разным причинам.
— Несколько лет назад у меня была подружка, — продолжал русский, — она жила на улице Кале, двадцать восемь, в Девятом округе, рядом с площадью Адольфа Макса. И вот однажды я ловлю такси и называю шоферу улицу. А он тут же спрашивает: «Дом двадцать восемь?» Тогда я не обратил на это внимания.
Свет встречных автомобилей прошивал салон. Впереди показались ответвления кольцевого бульвара.
— Через пару недель сажусь я в такси и снова называю улицу Кале. А таксист говорит: «Дом двадцать восемь?» Такое случалось не каждый раз, но довольно часто. — «Улица Кале. — Дом двадцать восемь?» Я легавый и не люблю загадок. Я провел свое расследование об этом доме и его жильцах. И ничего не нарыл. Ничего, что объясняло бы такую известность. Но как-то раз мне попался болтливый шофер, он-то меня и просветил. В доме тридцать четыре был садомазохистский клуб, где менялись партнерами. Клиенты, не решаясь назвать правильный адрес, пропускали несколько номеров на пути к своей мечте. Обычно они называли дом двадцать восемь.
В темноте светились дорожные указатели. Порт-де-Баньоле. Порт-де-Лила. Пре-Сен-Жерве. Даже на подъезде к столице движение оставалось свободным. Машина словно скользила сквозь ночь. Датчики на приборной доске блестели, как в самолете.
— Очень смешно, — произнес Касдан. — И при чем тут Милош?
— Это и был клуб «Кошка-девятихвостка».
— Здорово. И ты, конечно, знаешь, что означает это название?
— Один из символов БДСМ. Плеть-девятихвостка с узлами на концах. Говорят, что такими пираты наказывали непокорных. Приговоренный к порке должен был сам завязывать каждый узел. В мире БДСМ применение кошки-девятихвостки означает многое. Высокий градус на шкале боли.
— Смотрю, ты нынче в ударе. А что значит БДСМ?
— Английская аббревиатура: Bondage. Discipline. Sadism. Masochism. Но это можно прочитать и как Submission — подчинение, Domination — господство, доминирование. Ясно, вокруг чего все крутится.
— А что значит «bondage»?
— Искусство связывания. Никогда не читали комиксы, в которых девушек связывают и пытают?
— Давненько не попадались.
— Ну вот. Важно понимать, что БДСМ — это не садомазохизм в широком смысле слова. Это намного безопаснее и не так болезненно.
— Не улавливаю разницы.
— В основе БДСМ безопасный секс по взаимному согласию. Унижение и боль здесь поверхностные. Садомазохизм гораздо жестче. Кровавые ритуалы. Пытки. А то и беспредел.
Армянин наконец улыбнулся:
— Вроде как я старший, а приходится у тебя учиться.
Волокин засмеялся в ответ:
— Поезжайте по кольцу до Порт-де-Ла-Шапель. Оттуда до бульвара Рошешуар. Потом направо, в сторону Этуаль. От площади Клиши налево, в Девятый округ.
Касдан открыл было рот, собираясь напомнить мальчишке, что он вот уже сорок лет колесит по Парижу, но промолчал. Лучше дать ему покомандовать. Часом раньше парень перенес суровое испытание. Соприкасался с героином. Держал в руках шприц. И еще что-то такое, чего армянин никак не мог уловить. Он справился с этим как бравый солдатик, но наверняка не без потерь.
— А самого Милоша ты знаешь?
— Понаслышке. На самом деле его зовут Эрнесто Гребински. В отделе по правам несовершеннолетних на него было досье.
— Любит молоденьких?
