— Нет. Просто в его клубе несколько раз ловили несовершеннолетних. «Pain-sluts», которым не исполнилось восемнадцати. Ничего общего с педофилией.
— Ты не объяснишь мне, кто такие «pain-sluts»?
— Люди, которые возбуждаются только от боли.
— А почему он называет себя Милошем?
— Понятия не имею. Может, звучит более по-славянски. Грубее. По-своему он соблюдает правила. У него строго ограниченная территория. Вечеринки. БДСМ. Он причиняет людям боль, а они ему за это платят. Вот и все.
— И ничего более жесткого? Садомазо?
— Наверное, бывают специальные вечеринки. Не знаю.
— Следовало бы прикрыть все заведения для извращенцев.
— Чтобы завели дело, нужна жалоба. Мы сейчас говорим о совершеннолетних взрослых людях, со всеми прививками, которых никто не принуждает.
Показалось надземное метро на бульваре Рошешуар. Касдан свернул направо и поехал вдоль гигантского мостового пролета, похожего на фундамент, поддерживающий ночное небо. Армянину пришел в голову титан Атлас, обреченный держать на плечах небесный свод. В три часа ночи на бульваре не было ни души.
На станции метро «Бланш» Воло велел:
— Сворачивайте налево.
Улица Бланш. Улица Кале.
— О'кей. Приехали. Давайте припаркуемся, чтобы нас не приняли за легавых.
Касдан сделал, как он говорил. Мальчишка начал его раздражать своими приказами и пояснениями. Они одновременно вышли из машины. В воздухе висели мелкие ледяные капли. Разноцветный ореол окружал натриевые лампы. Рождественскую ночь размывал кислотный ливень.
У «Кошки-девятихвостки» не было ни вывески, ни даже таблички на стене. Только черная дверь с медной ручкой и глазком.
— Позвольте мне, — шепнул Волокин.
Он взялся за ручку и постучался на старинный манер, как в ворота замка Дракулы. Тут же открылось окошко. Крошечная частая решетка.
Голос спросил:
— У вас есть клубная карта?
— А то.
Волокин прижал к глазку свое удостоверение. Дверь открылась. На пороге высился амбал. Он был выше Касдана, что удивило армянина: он не привык смотреть на людей снизу вверх.
— Вы не можете войти, — странным пронзительным голосом сказал цербер. — Вы не имеете права входить посреди ночи. Я закон знаю.
Русский открыл было рот, но тут вмешался Касдан:
— Есть закон. И есть подливка к нему. Если не пустишь нас сегодня, завтра мало тебе не покажется. Отыграемся сполна.
Великан в безупречном приталенном костюме переступал с ноги на ногу, нервно постукивая правым кулаком по левой ладони. Браслет от часов поблескивал в свете уличных фонарей.
— Мне придется доложить владельцу.
— Докладывай, приятель. Как раз к нему мы и пришли.
Вышибала вытащил мобильник, не сводя глаз с нежеланных гостей.
— Будьте любезны назвать свои имена и звания.
Касдан и Волокин расхохотались. Смех вышел нервный, слишком громкий — тщетная попытка сбросить навалившуюся на них тяжесть рождественской ночи.
Наконец армянин проговорил:
— Скажите ему просто: Хартманн.
— Кто это? Один из вас?
— Хартманн. Он поймет.
Охранник отвернулся и что-то сказал по мобильному. Его широченные плечи полностью перегораживали дверной проем. Касдан тихонько приказал Волокину, которому не стоялось на месте:
— Успокойся.
— Я спокоен.
После визита к нарику Волокин походил на заряд «семтекса», снабженный взрывателем. Он мог сработать в любую минуту.
Вышибала повернулся к ним и отступил в сторону:
— Пожалуйста, входите. — Он запер за собой дверь и пошел вперед по темному вестибюлю. — Следуйте за мной.
Они остановились перед еще одной стальной дверью. Она была снабжена предохранительным засовом и электронным замком. Амбал набрал код и повернул хромированную ручку, как у морозильных камер.
За этим порогом начинался ад.
52
Все кругом красное.
В коридоре красные стены и потолок, с которого свисали крюки для ламп. Красные электрические лампочки, распространявшие холодный, матовый, будто приглушенный свет. Красные тени. Фрагменты лиц. Отблески наручников, цепей, гвоздей. Кабинеты по обе стороны коридора выставляли для всеобщего обозрения красные облицовочные камни и затянутые в кожу тела. Прекрасно оборудованные уголки ада, удушливо-жаркие, пропахшие потом и экскрементами.
Как любому парижскому легавому, Касдану доводилось устраивать облавы в барах, где менялись партнерами, или на садомазохистских вечеринках. Им с коллегами случалось заваливаться ночью в подобные заведения. В те времена это даже казалось забавным. Но сегодня ему было не до смеха. Какое там.
Первой он разглядел женщину с заведенными за спину руками, прикованными к канализационным трубам. Рот заткнут мячиком-кляпом. Касдан остановился. Волосы и брови обесцвечены, как у альбиноски. Касдан подошел поближе, чтобы убедиться в одной детали. У нее были разноцветные глаза. Один светлый, другой темный. Касдану вспомнился рок-певец, который действовал на него завораживающе: Мэрилин Мэнсон. Он опустил взгляд. Нога женщины была втиснута в металлический ортопедический аппарат, сжимавший ее до крови. Он догадывался, что аппарат давил все сильнее, понемногу усиливая боль.
Волокин потянул его за куртку. Они пошли дальше, встречая по пути служителей, раздававших влажные салфетки и презервативы. Внимание Касдана привлекла сцена, происходившая в одном из альковов. Двое в тугих черных комбинезонах двигались плавно, словно кошки из латекса, сплетая и расплетая переливающиеся руки и ноги. Обе тени в кожаных масках, так что пол определить невозможно. Приглядевшись, он разобрал, что один из партнеров подвешен к потолку в положении сидя, руки и ноги раздвинуты, а другой сосредоточено склонился над его промежностью.
Внезапно склоненная тень отступила и взмахнула окровавленным кулаком с такой силой, что оба напарника отшатнулись. Словно черт выскочил из того, кто изгибался в своих цепях, стеная так громко, что Касдан испугался, как бы тот не задохнулся под кожаной маской. Но армянин вовремя опомнился: здесь до такого не доходит.
— Тут сегодня жарко, — прошептал Волокин.
Портье в приталенном костюме невозмутимо шествовал впереди, словно сопровождал посетителей в замке на Луаре. Голый бетонный коридор, вдоль стен тянутся трубы, везде какие-то металлические конструкции. Владелец воссоздал внешний вид подвала, но здесь не пахло затхлостью и пылью. В этом
