полей. У меня было такое чувство, что я окунулся в самую глубину беспросветной тоски и уже больше оттуда не выберусь. Здесь, среди сорных трав и железнодорожных путей, произрастала лишь безысходность. В полдень я пересек границу. Час спустя я уже въезжал в Брюссель.
Бельгийская столица показалась мне сумрачным, лишенным очарования городом. Какой-то недоделанный Париж, словно нарисованный унылым художником. Я без труда нашел посольство. Это было здание современной архитектуры — серый бетон да прямоугольники балконов. Ицхак Дельтер ожидал меня в вестибюле.
Он был таким, каким я его представлял себе по голосу. Мощный, под два метра ростом, он неуютно чувствовал себя в своем безупречном костюме. Глядя на его массивное лицо, на энергичную линию подбородка и светлый ежик волос, его скорее можно было принять за военного, переодетого в штатское, чем за хитрого пройдоху адвоката, поднаторевшего в дипломатии. Тем лучше. Мне проще было договариваться с человеком действия. С таким не придется тратить время на ненужные разглагольствования.
После положенного досмотра Дельтер проводил меня в маленький безликий кабинет. Он предложил мне сесть. Я отказался. Так мы и беседовали несколько минут, стоя друг против друга. Адвокат был на голову выше меня, но я стремился к своей цели и знал то, чего не знали другие, поэтому чувствовал себя уверенно. Дельтер сообщил, что он получил для меня разрешение на свидание с Сарой Габбор. В свою очередь я сказал ему, что располагаю сведениями, которые помогут раскрыть алмазное дело и снять с девушки обвинение в причастности к контрабанде.
Дельтер выразил сомнение и хотел расспросить меня до визита в тюрьму. Я отказался. Дельтер сжал кулаки, и на лице его заиграли желваки. Через несколько секунд он смягчился и улыбнулся. Он прогудел густым басом: «Да, вы крепкий орешек, Антиош. Пойдемте. Моя машина внизу. Встреча в тюрьме Гаусхорен назначена на четырнадцать часов».
По дороге Дельтер прямо спросил меня, был ли я любовником Сары. Я уклонился от ответа. Затем он снова осведомился, не еврей ли я. Я отрицательно покачал головой. Видимо, это была его навязчивая идея. Больше он вопросов не задавал. Объяснил мне, что Сара Габбор — очень трудная «клиентка». Что она отказывается говорить даже с ним, со своим адвокатом. Он также признался, что она выразила желание встретиться со мной, как только узнала о моем приезде в Брюссель. Я вздрогнул, но взял себя в руки. Итак, вопреки всему, нас все еще связывала любовь.
Западный пригород Брюсселя вполне мог бы называться «Сырая Могила». Вокруг царили печаль и уныние. Мы ехали мимо скопления домов, напоминающих темные поблескивающие внутренности, застывшие под слоем запекшейся крови.
«Приехали», — сказал Дельтер и остановил машину у большого здания, вход в которое обрамляли четырехугольные гранитные колонны. Его охраняли две женщины с автоматами. У них над головами на камне была высечена надпись: «Суд по делам женщин».
О нашем приходе сообщили. Через несколько секунд вышла женщина лет пятидесяти, чтобы нас встретить. На ее лице застыло неприятное выражение мелочной подозрительности. Она представилась: Одетта Вильсен, начальница тюрьмы. Пристально глядя на меня глазами зловещей птицы, она повторила с сильным фламандским акцентом: «Сара Габбор выразила желание повидаться с вами. На самом деле она содержится в одиночной камере до новых распоряжений, однако мсье Дельтер и следователь считают, что свидание с вами подействует на нее благотворно. С этой заключенной очень трудно, мсье Антиош. Мне не нужны лишние проблемы. Поэтому ведите себя как положено».
Мы сделали несколько шагов и очутились в маленьком садике. «Подождите меня здесь», — приказала Одетта Вильсен и исчезла. Мы покорно остановились у каменного фонтана. Здесь царили покой и строгий порядок, как в монастыре. Впрочем, ничто не указывало на то, что мы находимся в исправительном учреждении. Вокруг нас возвышались строения классического стиля без всяких решеток на окнах. Начальница вернулась в сопровождении двух надзирательниц, сантиметров на двадцать выше нее, в голубой форме. Мы прошли по аллее, обсаженной деревьями, а затем перед нами открылась дверь.
В конце длинного коридора, прямо внутри здания, виднелись высокие ворота с окошками. В толстое грязное стекло были врезаны широкие плоские решетки небесно-голубого цвета. Я понял, почему до сих пор не разглядел тюрьму. Это было здание в здании. Непроницаемая железная коробка, снаружи обложенная камнем. Мы подошли ближе. По знаку начальницы какая-то женщина повернула ключ в замке с внутренней стороны. Раздался скрежет. Мы вошли в следующее помещение, где висевшую в воздухе дымку пронзал слепящий неоновый свет.
Коридор тянулся дальше. Все вокруг было выкрашено в голубой цвет: решетки на узких окнах, нижняя половина стен, замки, металлические двери… Сюда почти не проникал свет, и бледные неоновые светильники, видимо, горели днем и ночью. Мы шли за надзирательницами. Здесь стояла давящая, абсолютная тишина, как будто мы находились на большой глубине.
В конце коридора надо было свернуть, а затем открыть очередной замок в очередной двери. Проходя мимо одной двери, застекленной вверху, я увидел женские лица. Заключенные возились со швейными машинами. Женщины разом подняли на меня глаза. В свою очередь я оглядел их, опустил голову и зашагал дальше. Я остановился совершенно бессознательно: мне хотелось рассмотреть эти запертые в четырех стенах существа, хотелось увидеть на их лицах отпечаток их грехов, словно некое клеймо, лежащее на них с самого рождения. Дальше шли другие двери, там занимались информатикой, гончарным делом, что-то шили из кожи.
Мы двигались все дальше и дальше. Сквозь плоские облупившиеся решетки откуда-то просачивался дневной свет, тусклый, сероватый. Почерневшие стены окружали двор, когда-то давно засыпанный гравием. Посередине болталась волейбольная сетка. Свинцовое небо казалось еще одной стеной. Женщины слонялись по площадке, махали руками и курили. Меня снова ощупали десятки пар глаз. На меня смотрели оскорбленные, униженные, израненные создания. Их глубокие темные зрачки светились острым желанием, смешанным с ненавистью. «Идем», — поторопила нас одна из тюремщиц. Ицхак Дельтер потянул меня за руку. И снова замки, и снова скрежет металла.
Наконец мы пришли в комнату для свиданий. Она была просторная, еще более темная и грязная, чем все остальные. Застекленная перегородка делила пространство пополам. Ее деревянные рамы и столики в кабинках были окрашены в тот же мерзкий пеленочный цвет. Вероятно, архитектор этой тюрьмы счел необходимым внести этот тонкий штрих в окончательную отделку мрачного сооружения. Мы остановились на пороге комнаты. Одетта Вильсен повернулась ко мне:
— Это свидание разрешено в виде исключения, мсье Антиош, повторяю вам еще раз. Сара Габбор — опасная женщина. Никаких вольностей, мсье. Никаких вольностей.
Движением подбородка Одетта Вильсен указала мне, куда идти. Дальше я пошел один, минуя кабинку за кабинкой. Все они были пусты. По мере того как стеклянные квадраты оставались позади, мое сердце билось все сильнее. Вдруг я прошел мимо какой-то тени. Я подался назад и почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. Я рухнул на скамью, повернувшись к стеклу. С другой стороны на меня смотрело угрюмое лицо Сары.
49
Моя израильтянка теперь носила короткие волосы. Ее светлая шевелюра превратилась в аккуратное ровное каре. В свете неоновых ламп лицо казалось бледным. Но ее упрямые скулы по-прежнему строго охраняли нежность ее глаз. Сара осталась все той же дикаркой, прекрасной и упрямой, такой, с которой я познакомился в долине аистов. Она взяла трубку переговорного устройства:
— Ты отвратительно выглядишь, Луи.
— А ты великолепна, Сара.
— Откуда этот шрам на твоей физиономии?
— Это сувенир из Израиля.
Сара пожала плечами:
— Вот что бывает, когда всюду суешь свой нос.
