оракулов, которые уже не ограничивались тем, что предсказывали события, а провоцировали их.
В городе, стоящем на краю судьбы, там, где тебе изменяет сознание, где решается твоя участь, где люди ставят на карту свое существование.
Не говоря ни слова, он подошел к ней. Они обнялись со странным ощущением уже изведанного, словно на протяжении этих недель, пока их губы хранили молчание, их тела вели диалог между собой. Хадиджа, как обычно, осталась сухой, но их тела слились, в буквальном смысле этого слова. Она ощущала мышцы, кости Марка, выступавшие под кожей. Ей представлялись пузыри лавы, бурлящей в пропастях на вершине Этны. Пот покрывал их тела, просачивался в каждую складку, в каждое отверстие. Ее бедра увлажнились, ее влагалище открылось, словно кратер. Она смочила пальцы слюной и просунула их во влагалище. Индийский ожог превратился в горящую лаву.
Марк занимался любовью так же, как прожил эти последние недели: стиснув зубы, замкнувшись в своем молчании. Хадиджа не испытала ни малейшего удовлетворения. Но она следовала за ним, как следовала с той ночи, ночи Реверди. Без любви, только со странной доброжелательностью, знакомой ей с давних пор. Даже в разгар любовных игр она оставалась сиделкой.
Постепенно Марк приподнялся, выгнулся над ней. Его мышцы напряглись, движения бедер ускорились. Хадиджа отсутствовала. Она оставалась чуждой происходящему. Она грезила: все мешалось в ее мозгу — охваченный пламенем отец, ее мозг-спрут, раскаленная Этна… Но она не забывала посылать ему принятые знаки, испускать приличествующие случаю вздохи, принужденно ласкать тело Марка, ощущая под пальцами испещрившие его шрамы. Единственное, на что она не могла пойти, — это подставить ему губы. Еще слишком больно. Она ни разу не поцеловала его, и это приносило ей смутное облегчение.
Вдруг он замер, изогнувшись над ней, словно отброшенный взрывом наслаждения, удерживающим его на почтительном расстоянии. Он что-то проворчал, застонал, потом издал звериный рык, так не подходивший Марку, которого она знала, дневному Марку, Марку из обычной жизни. И рухнул возле нее. Она не была уверена, что эта схватка доставила ему удовлетворение. Единственное, в чем не оставалось сомнения, это было полное расслабление их тел, чудесная разрядка, принесшая им умиротворение.
И вдруг ее озарило: она вполне могла бы умереть здесь, в этом городе, родившемся из огня. Она думала об этой перспективе спокойно, как о логическом конце круга, из которого она так и не вышла. Да, она могла бы умереть рядом с Марком, этим чужаком, которого она выхаживала, хотя он был виноват в ее несчастьях.
Он не шевелился. Она ощущала его дыхание. Тяжелое, короткое, в котором чувствовалась неясная злость. Словно отголосок только что улегшейся бури. Дыхание, подходящее этому коренастому телу, этой большой голове с тонкими волосами, которые ей так нравились. Она повернулась к стене и сказала:
— У тебя назначена встреча.
Ответа не последовало.
Она провела тыльной стороной кисти по обоям и повторила:
— Я знаю, что у тебя здесь назначена встреча. С ним.
Тишина, сумерки.
Наконец послышался шепот. Голос — как легкий дым:
— Я не заставлял тебя ехать.
Но Хадиджа ничего не слышала: она уже спала.
93
Она проснулась под звон колоколов.
Тяжелые, сухие, пронизанные солнцем удары. Удары, под которые она проснулась так, как никогда еще не просыпалась. Казалось, в ней открывается нечто исконное, растительное. Она села в кровати: Марк уже ушел. Тем лучше.
Она подумала об их объятиях, о болезненном ощущении, оставшемся после них. Невозможно сказать, любит она Марка или нет. Даже после этой ночи — тем более после этой ночи. Они так и не преодолели тот этап, когда цеплялись друг за друга, на краю бездны.
Колокола заполняли небо, вибрировали в свете, Хадиджа вспомнила, что сегодня воскресенье. Она встала с постели, надела халат, потом выглянула через балконную дверь.
Никогда в жизни она не видела более прекрасного зрелища. Под электрическими проводами улицы преобразились, превратились в потоки света. Черная лава казалась жидкой, золотистой, мерцающей. И в пронизанном отблесками воздухе тянулась вереница силуэтов. Мужчины, но больше женщины, в основном маленькие старушки, одетые в черное, семенили, как траурная процессия муравьев в направлении ближайшей церкви.
Она решила сходить на мессу. Хадиджа не исповедовала никакой религии — ни своих предков, ни какой-либо еще. Но сегодня ей захотелось ощутить прохладу церкви, вдохнуть запах ладана, пройти между женщин в черных накидках.
Она натянула свитер, надела башмаки. Потом взяла плащ, ключ и пошла к двери.
Она уже поворачивала ручку, когда в комнате зазвонил телефон.
Хадиджа застыла: он зазвонил впервые.
Кто мог звонить ей по этому номеру?
Она сняла трубку и пробормотала неуверенное: «Алло!»
— Хадиджа? Я рад, что нашел вас.
Она сразу узнала голос Солена, коллеги Мишеля. Но этот голос настолько не вписывался в сегодняшний день, что она не сразу поняла его слова.
— Что вы говорите?
Она повернулась к окну, но очарование уже пропало. Колокола, старушки во вдовьих одеждах, солнце — все это казалось ей потерянным, недоступным.
— Это чушь какая-то, — повторил полицейский. — Тело нашли.
— Что?
— Ну, можно сказать, нашли. Мы только что получили результаты анализов, заказанных Мишелем, перед тем, как его убили. Там, на заводе, была печь для сжигания отходов. Мишель запросил анализ пепла, который образовался в ночь после всей этой истории, так, на всякий случай. Исследование заняло много времени. Какие-то технические проблемы: я не очень понял. Но теперь есть точные данные: в ту ночь там сгорело тело человека. И, судя по тестам ДНК, это Реверди. Его искали в реке, а зря. Он так и не сумел выйти с завода. Он спрятался в печь и остался внутри. Он сгорел заживо!
Она хотела что-то сказать, но скрепки снова впились ей в губы. Их когти не давали ей говорить. Наконец ей удалось промямлить:
— Нннно… нннно… что это значит?
— Есть другой убийца. Ну, имитатор, не знаю… Хадиджа? Вы слышите?
Она не ответила.
Ее тело наливалось немыслимой тяжестью; она буквально вросла в пол.
— Вы должны немедленно вернуться. Вы и Марк. Не вынуждайте меня просить у судьи предписание об экстрадиции. У нас есть соглашение с Италией и… Хадиджа? Что с вами?
После долгой паузы она внятно проговорила:
— Я вам перезвоню.
Она положила трубку.
Это было единственным движением, на которое у нее хватило сил. Все ее существо превратилось в ледяную лаву. Черная дева. Мертвая звезда.
Прямо перед собой она увидела щели балконной двери. Они были заделаны. Ротанговым волокном.
Да, у Жака Реверди был имитатор. И она делила с ним постель. За ее спиной открылась дверь в соседнюю комнату.
— Они нашли его?
