— Из истории известно, что Пифагор при открытии своей знаменитой теоремы принес Юпитеру в жертву сто быков; поэтому все скоты дрожат, когда открывается новая истина.
— Остроумно, — похвалил Новиков, — однако в результате мне предстоит конструировать электрощетку для очистки ржавчины с опор. Колоссально!
Потрясающая проблема!
«Ага, заело!» — удовлетворенно подумал Андрей. Настроение у всех было злое и бодрое. Молчали Усольцев и Майя Устинова. К Майе Андрей не хотел обращаться, он избегал вообще смотреть в ее сторону, а Усольцева он спросил:
— Что вы предлагаете?
— По-моему, — осторожно и равнодушно сказал Усольцев, — пройдет годик, там прояснится.
Рейнгольд набросился на него, воинственно размахивая руками. Выждав паузу, Андрей сказал:
— Вы знаете, Усольцев, как получается электрический ток? Усольцев пожал плечами:
— Ток возникает при пересечении проводником магнитных линий.
— Вот то-то и оно, что при п е р е с е ч е н и и.
— Андрей Николаевич, а как же с вашим локатором будет? — тихо спросил Рейнгольд.
Андрей молчал.
— Нельзя ли, пока суд да дело, взяться тебе за теоретическую часть? — спросил Борисов.
— Попробую, — сказал Андрей, — я уже думал, кое-что, может быть, удастся обосновать.
Больше ничего не было сказано. Все разошлись по своим местам. Но у Андрея стало легче на душе.
Потапенко спешил закрепить свою победу. Заключение договора о содружестве с институтом Тонкова Виктор со свойственным ему размахом обставил как историческое событие. Он пригласил представителей горкома партии, вызвал кинохронику, корреспондентов. Текст договора, отпечатанный в типографии, содержал семь страниц. Акт подписания происходил в малом зале заседаний. Андрей наотрез отказался участвовать в этом «буме», как он сказал Борисову.
— Стоит ли ломать копья по пустякам, — усомнился Борисов. Он предполагал на днях побывать в райкоме по делу Андрея, и ему не хотелось давать в руки Долгина никаких козырей. Но разве Андрея переубедишь? Заладил свое: уеду на встречу с американской делегацией, превосходная причина, так и передай в случае чего, что меня Фалеев просил.
Тонков прибыл в сопровождении многочисленных сотрудников.
— Мои ученики, — представлял он их корреспондентам.
От лаборатории договор подписывали Борисов и Майя Устинова.
— Начальник лаборатории, очевидно, против творческого содружества, — громко заметил Долгин главному инженеру. Объяснения Борисова Дмитрий Алексеевич выслушал хмуро.
— Все же, товарищ парторг, со стороны Лобанова это несколько демонстративно получается.
Майя подписывала последней, от волнения рука ее дрожала, и подпись получилась некрасивой, с царапиной и брызгами на росчерке. Пришел праздник и на ее улицу! Хватит выслушивать ей жалостливые утешения. Вот оно, дело, на котором она оправдает себя в глазах товарищей, в собственных глазах! Скоро она сама пожалеет Лобанова с его локатором. Она искренне верила в Тонкова, в его научный авторитет, она не могла не торжествовать. Ну что ж, они сквитаются с Лобановым. И то, что он сегодня не пришел, было началом его поражения.
Тонков произнес прочувствованную речь о союзе труда и науки.
— Мы приобщим вас к творчеству, — говорил он. — Вы, рядовые инженеры-производственники, будете участвовать в наших заседаниях, мы поможем вам постигнуть сущность процессов. Мы опустим кристалл теории в раствор практики…
Потом выступали Потапенко, главный инженер и Пятников. Вспыхивал магний, оператор вертел ручку аппарата. Глядя в объектив, Тонков пожимал руки Потапенко и Майе Устиновой.
— Ваш будущий помощник по лаборатории, — представил ее Потапенко.
— О, не помощник, а сподвижник! — Тонков поднял палец. — Я надеюсь, мы с вами разработаем мой метод раньше, чем начертано в договоре. Вы сможете сделать на этом материале диссертацию.
Майя краснела, улыбалась, счастливый огонек горел в ее глазах.
А в это время Андрей ходил с американцами по институту и, старательно выговаривая английские слова, объяснял, почему советские студенты получают стипендию. Единственным, кто более или менее нравился Андрею из всей этой шумной компании, был профессор Стрейт. Костлявый, нескладно скроенный, одно плечо выше другого, он хлопал себя по оттопыренным карманам, то и дело терял зажигалку, вечное перо, платок, перебивая собеседников нелепыми вопросами, однако при этом ни на минуту не упуская нить разговора. Его занимали преподавание и электротехника, больше ни о чем он не желал слушать, зато обо всем, что касалось этих предметов, он выспрашивал мастерски. В физической аудитории, заметив среди десятков висящих портретов портрет Франклина, он притопнул от удовольствия.
— Та-та-та, будьте уверены, Стрейт, это повесили специально для нас, — сказал ему молодой химик, длинный, с круглой головкой, похожий на тросточку с набалдашником. Стрейт повернулся к Андрею, тот безучастно повел плечом.
Стрейт взял кресло, кряхтя влез на него с ногами, дотянулся до портрета, пошарил за рамой рукой. С грохотом спрыгнув с кресла, он обошел каждого из делегатов, тыча под нос волосатую руку, измазанную в пыли и паутине. Желтая костяная лысина его сияла от удовлетворения. Выскочив в коридор, он подозвал первого попавшегося студента, подвел его к портрету.
— Профессор Стрейт просит вас, — переводил Андрей, — рассказать, что вы знаете о Франклине.
Он с тревогой посмотрел на худенького юношу с сумкой через плечо, но тот, бойко ввернув несколько английских фраз, объяснил:
— Франклин — известный американский физик. Занимался атмосферным электричеством, также громоотводом. — Понизив голос, он, улыбаясь, спросил Андрея: — А нельзя ему сказать, что Франклин негров защищал?
— Почему нельзя, скажем, — и Андрей перевел про негров.
— А в нашем университете портретов русских ученых нет, — проговорил Стрейт, внимательно глядя на Андрея, — и студенты ничего не знают ни о Менделееве, ни о Ломоносове.
— Я так и думал, — сказал Андрей. — А Франклина портрет у вас есть?
Стрейт засмеялся:
— Ваша пропаганда вам тоже морочит мозги…
Фалеев и Зоя Крючкова шли рядом с Андреем и подбивали его спросить Стрейта, видел ли он, как линчуют негров, и как он к этому относится, подписал ли он Стокгольмское воззвание.
Переводчица, услыхав их разговор, обернулась.
— Пусть спрашивают гости.
— Мне стыдно перед вами, мистер Лобанов, — сказал вдруг Стрейт. — Вы так свободно говорите по- английски, мне тоже следует изучить русский.
Электрику полезно знать русский язык.
Провожая американцев к машинам, Андрей спросил Стрейта, известно ли ему, почему давно не появляются статьи мистера Раппа.
— Видите ли, Рапп больше не занимается физикой. Он получил наследство, — сказал Стрейт.
— Позвольте, при чем тут наследство? — удивился Андрей. Стрейт пожал плечами:
— Зачем ему теперь заниматься физикой? Он имеет двадцать тысяч долларов и год. Я вижу, мистер Лобанов, вы чего-то не понимаете… — Стрейт пыхнул сигарой и криво усмехнулся. — Бескорыстные в науке — это идеал, а идеал влечет к себе не многих. У нас это называется прогрессом. — Если Стрейт иронизировал, то слишком грустно.
— Понятно, — жестко сказал Андрей. — Раньше ученые шли на костер, теперь они у вас предпочитают идти в банк.
Стрейт открыл было рот, но ничего не сказал и, роняя пепел на рукав, кряхтя полез в машину.
После отъезда американцев Зоя Крючкова открыла окна.
— Сколько дыму от этих сигар, ужас, — сказала она. — Курят без разрешения. У нас монтеры и те
