проговорил он. – И не только аккумулировать, но и каким-то образом усиливать. Гармата улыбнулся:
– Тебе виднее. Ты ведь студент. – Лагориец хотел что-то добавить, но внезапно покачнулся и схватился рукой за плечо Андрея.
– Что с вами? – взволнованно спросил Вершинин.
Гармата снова покачнулся и вдруг упал на колени. Затем сунул руку под плащ, достал ее и посмотрел на ладонь. Она были окрашена кровью.
– Вот черт! – с горечью и досадой воскликнул Андрей. – Эти гады вас все-таки достали. А я уж подумал, что вы неуязвимы.
Лагориец слабо улыбнулся, потом разомкнул губы и тихо вымолвил:
– Я никогда тебе этого не говорил.
Затем глаза его закатились под веки и он рухнул на асфальт.
Несколько секунд Вершинин стоял в полной растерянности. Потом огляделся по сторонам и увидел брошенный кем-то из наемников пистолет.
Бежевая «Волга», душераздирающе заскрипев тормозами, остановилась у обочины. Андрей, сжимая в руке тяжелый пистолет, наставленный на водителя, шагнул к машине и крикнул:
– Выходи!
Дверца «Волги» открылась, и на асфальт ступила нога, обутая в летний ботинок. Водитель, невысокий лысоватый очкарик, выбрался из машины, не сводя испуганного взгляда с пистолета.
– Вы хотите меня ограбить? – дрожащим голосом спросил он.
Андрей качнул головой:
– Нет.
– Тогда. что?
– Мне нужна ваша машина. Мой друг истекает кровью.
Очкарик повернул голову и посмотрел на Гармату, лежащего рядом с обочиной. Затем снова перевел взгляд на Вершинина и неуверенно пробормотал:
– Я могу отвезти вас в больницу.
Андрей на мгновение задумался. Ему отчетливо вспомнилось доброе, мягкое лицо врача, оказавшегося на поверку кровососом-стригоем. Он отрицательно покачал головой и сказал:
– Нет. Больница не подходит.
Водитель поправил пальцем очки и так же тихо пробормотал:
– Тогда я отвезу вас туда, куда вы скажете. Несколько секунд Андрей размышлял, потом кивнул и сказал, опуская пистолет:
– Помогите мне донести его до машины.
Нести огромное тело Гарматы вдвоем оказалось гораздо легче, чем Андрей мог предположить. Рыцарь был невероятно легок. Килограммов пятьдесят, наверное, не больше. Андрей вдруг подумал, что у Гарматы могут быть полые кости – как у птиц. Иначе как объяснить, что он весит в два раза меньше, чем положено при таких габаритах?
Этой странности не мог не заметить и водитель.
– Ваш друг легче, чем я думал, – осторожно заметил он.
– Да, – сказал Андрей.
Они поднесли Гармату к открытой задней дверце и осторожно положили его на сиденье. Андрей выпрямился и вытер рукавом куртки потный лоб. Затем посмотрел на водителя и сказал:
– Простите, что наставлял на вас пистолет. Тот натянуто усмехнулся:
– Ничего, я это переживу. Вы уже знаете, куда хотите его отвезти?
– Да. К одной своей знакомой.
– Насколько я успел понять, рана вашего друга серьезна. Вы уверены, что не хотите везти его в больницу?
– Уверен.
– Но…
Андрей брезгливо отшвырнул пистолет в сторону, бросил на водителя хмурый, усталый взгляд и отчеканил:
– Садитесь в машину.
8
Лизе Кадимовой шел девятнадцатый год, но иногда она чувствовала себя зрелой, многоопытной женщиной. Мама ее умерла от инфаркта почти семь лет назад. Для Лизы это было огромным ударом, но она сумела после него оправиться. А вот отец Лизы, зубной хирург Игорь Петрович Кадимов, не сумел. Прежде сильный, уверенный в себе и жизнерадостный, за один день он превратился в пожилого, потерянного, замученного жизнью человека. И Лизе пришлось взять на себя заботу не только о доме, но и о преждевременно постаревшем отце.
И все было бы нормально (не так, как прежде, но – нормально), если бы отец Лизы не стал все чаще и чаще прикладываться к бутылке. Сначала перед сном («Средство от бессонницы, дочка, просто средство от бессонницы»), потом сразу после работы («Устал я сегодня; если не расслаблюсь, наживу себе невроз»), а потом и с утра, перед тем как отправиться в клинику.
Занятая домашними делами, Лиза не успела заметить, как отец превратился в настоящего алкоголика, и осознала это лишь тогда, когда он перестал ходить на работу. Тогда Лиза и поняла, что жизнь ее отца, а заодно и ее собственная катится в тартарары.
Однако Лиза не собиралась сдаваться без боя. Будучи прямой и деятельной натурой, она и тут попыталась взять судьбу в свои руки и серьезно поговорить с отцом.
Он лежал на диване в грязной рубашке и помятых брюках. На табурете перед ним стояла початая бутылка водки, а рядом – тарелочка с толсто нарезанной (или скорее – нарубленной) докторской колбасой.
Лиза села в кресло, посмотрела на отца и спросила:
– Папа, зачем ты это делаешь?
Отец улыбнулся своей всегдашней виноватой улыбкой и ответил:
– Мне так легче, дочка.
– Тебе легче?. А мне? Обо мне ты подумал?
– Прости, дочка, но. ты уже большая и можешь сама о себе позаботиться.
– Папа, тебе нужно остановиться. Мамы больше нет, но у тебя еще осталась я. Или тебе легче будет, если я тоже умру?
Отец нахмурился и качнул головой:
– Не говори так, дочка.
– Но ты убиваешь меня! Отец нахмурился еще больше.
– Я не заслужил таких слов, – отчеканил он и протянул руку за бутылкой.
Когда он наполнял рюмку водкой, руки у него тряслись. Лиза посмотрела на эти дрожащие пальцы, и сердце ее сжалось от страха и тоски.
– Значит, тебе легче от водки? – спросила она, задумавшись о чем-то.
Отец, уже поднесший рюмку ко рту, поднял на нее взгляд и тихо ответил:
– Да, дочка. Легче.
– Тогда, может быть, и мне станет легче?
Лиза быстро взяла бутылку, поднесла ее к губам и, запрокинув голову, сделала несколько больших глотков. Водка обожгла Лизе горло, и она закашлялась.
– Ты с ума сошла! – крикнул отец.
Он отшвырнул рюмку, выхватил у Лизы бутылку и швырнул ее в угол. Потом, перегнувшись через табурет, взял Лизу за плечи, повернул к себе, пристально посмотрел ей в глаза и проговорил:
– Никогда больше так не делай.
С того дня отец не прикасался к алкоголю, и жизнь стала потихоньку налаживаться.
Два последних года Лиза училась в медицинском институте. Днем она грызла гранит науки, а по вечерам занималась домашним хозяйством – готовила, прибиралась в доме, стирала, гладила и делала еще десятки
