– И как он работал?
– Упорно. Брал мешки да коробы и тащил, куда прикажут. Крепкий был парень, да одной рукой работать несподручно. Бывало, что и в воду коробы ронял.
– Он тут с кем-нибудь дружил?
Приказчик покачал головой:
– Нет. Угрюм был и неразговорчив. С такими никто не дружит.
– Значит, держался особняком?
– Точно, – кивнул Перипята. Он сдвинул косматые, паучьи брови и протянул резанку Глебу. – Держи свое серебро, парень. Сам видишь: мне нечего тебе рассказать.
– Погоди возвращать, – остановил его Глеб. – Лучше напряги память. С мужчинами Дивлян не дружил, это я понял. А как насчет девок? Девка-то у него была?
Приказчик задумчиво наморщил лоб.
– Девка?.. Гм... А ведь ты прав. Была у него девка.
– Кто такая? – быстро спросил Глеб.
– Да у нас в учетном доме работала. Тут же – на пристани.
– И чем она тут занималась?
– Учет грузам вела.
– Это как?
– Просто. Кресты и палки на учетных досках нацарапывала.
– Она сейчас здесь?
Приказчик покачал головой:
– Нет. С утра не вышла на работу. Видать, ушла в загул.
– Стало быть, она гулящая?
Перипята усмехнулся, стрельнув на Глеба паучьими глазками.
– Стало быть, так.
– Гм... И что же, никто не обеспокоился ее отсутствием? Никто за ней не ходил?
– А чего за ней ходить? Нынче времена тяжелые, люди за работу зубами держатся. Не хочет – не надо. Молчан, это наш набольший, еще в полдень ей замену нашел и богам чашу молока в дар отдал. Истомила она его совсем.
– Чем же?
Приказчик ухмыльнулся и объяснил:
– Девка красивая, но шальная и болтливая. Молчан раз пять ее выгнать собирался, да где там. Придет она к нему, посмотрит своими глазищами, проворкует сладким голоском ласковые словечки, у Молчана руки и опускаются. Но теперь все. Даже если назад вернется, место ее уже занято.
– Ясное дело, – кивнул Глеб. – Скажи-ка, ты знаешь, где она живет?
– Под Скуфьей горой.
– Одна?
– С теткой. Если пойдешь к ней, передай, чтобы носа сюда больше не казала. Сунется, своими клешнями нос ей отстригу. Ладно, заболтался я тут с тобой. Резанку-то свою обратно возьмешь?
– Нет. Она твоя.
– Ну, как знаешь.
Приказчик повернулся и зашагал к сходням.
– Эй, Перипята! – окликнул его Глеб. – А зовут-то ее как?
Горбун обернулся.
– Кого?
– Вашу учетчицу.
– Зовут? Да по-разному. Кто Веданой, а кто Веданкой. А есть такие, что Ведушкой. Только смотри, парень, не поведись на ее чары. Удачи!
И снежок снова заскрипел под башмаками горбатого приказчика.
8
На столе, подрагивая, горела свеча. В печи уютно трещали сосновые поленья. В носу у Веданы защекотало. Она чихнула и высморкалась в измятый платок.
– Ох, тетя Ирица, – горестно проговорила она больным голосом, – и худо же мне.
Ведана сидела в постели, подложив под спину подушку и натянув одеяло до пояса. Одета она была в белую рубашку из тонкой ткани, подаренную ей одним из богатых ухажеров.
– Тетка Ирица! – снова окликнула Ведана.
– Чего тебе, деточка, – отозвалась старушка, не отводя глаз от мелькающих в ее морщинистых пальцах вязальных спиц.
– А твой муж, дядька Пакомил, был хороший?
– Да, деточка. Хороший.
– Ты его любила?
– Было время, что любила. А потом привыкла. Да и какая уж любовь в наши-то годы.
Ведана усмехнулась и опять чихнула. Высморкалась в платок и заговорила снова:
– А ты скучаешь по нему?
– По кому? – не поняла старушка.
– По дядьке Пакомилу.
– А то как же. – Тетка Ирица вздохнула и поправила на голове платок. – Много я от него дурного видела, но и хорошее было.
– Сегодня девять дней, как он помер, – сказала Ведана. – А мне одна товарка с пристани говорила, что на девятый день покойники приходят проститься с родными. Только мы их не видим. Как думаешь, правда?
– Кто ж его знает. Может, и приходят. Нам то неведомо.
Ветер за окном усилился. Ведана посмотрела на темное окно и непроизвольно натянула одеяло до подбородка.
– Я бы не хотела, чтобы дядька Пакомил пришел к нам, – тихо сказала она. – Не люблю мертвых.
Тетка Ирица спустила со спиц несколько петель и принялась заново вязать рядок.
– Дядька Пакомил был добрый мужик, – сказала она. – Беспутный, но добрый. Он за всю жизнь никому не сделал зла.
– Это пока он был живой, – возразила Ведана. – Но кто знает, каким он стал после смерти.
Тетка вздохнула.
– Болтаешь ты много, милая, – тихо проговорила она.
– Болтаю? А вот и нет. Да и не был он добрым. Порой так на меня смотрел, что мне не по себе делалось.
– О чем это ты? – не отрывая взгляда от спиц, спросила тетка Ирица.
– О чем, о чем, – проворчала Ведана, нахмурившись. – А то сама не знаешь. Мужики не могут на меня просто так смотреть. Вот и дядька Пакомил не мог.
– Болтаешь ты много, – снова повторила тетка Ирица равнодушным голосом.
– А вот и нет! Один раз, когда пьяный из кружала вернулся, встал у моего окна, постучал камушком и позвал тихим голосом: «Ведана, отомкни мне дверцу».
– А ты чего?
– Я? Да ничего. Сказала ему, чтобы шел спать, а то тебя кликну. Он вздохнул и ушел.
– И все?
– И все.
Тетка Ирица принялась за новый рядок, а Ведана уставилась на темный квадратик окна.
– А если он сейчас смотрит на нас в окно? – сказала она вдруг.
– Кто? – снова не поняла тетка Ирица.
– Да твой муж, дядька Пакомил.
Тетка Ирица оторвала взгляд от вязания и взглянула на окно. На какое-то мгновение ей и впрямь показалось, что чье-то бледное, темноглазое лицо приникло к окошку и тут же снова отпрянуло,
