– Помер, – горестно проговорила Милана. – Заразился от батюшки и помер.
Милана хлюпнула носом и принялась с остервенением чесать себе ладонь.
– Чем же он болел? – подозрительно прищурился охоронец.
– Кто же его знает? Началось все с почесунов – вот, как у меня. А потом по коже пошли язвы. Да что я говорю – посмотри сам, коли интересно!
Милана взялась за край рогожи.
– Стой! – остановил ее охоронец и со страхом посмотрел на торчащие из-под рогожи ноги. – Увози отсюда своего покойника! Быстро!
– Прости, дяденька.
Милана стеганула лошадку, и та лениво зашевелила копытами. Однако, едва телега проехала еще пару сажен, как из ночного мрака снова послышался окрик:
– А ну стой!
К телеге на крепком вороном жеребце подъехал десятник.
– Что там у нее? – угрюмо спросил он у рядового охоронца.
– Брата везет, – объяснил тот, – покойника.
– Ты проверил?
– Да, Видбор.
Десятник, широкогрудый, рыжебородый, взглянул на Милану.
– Значит, брат? – подозрительно прищурившись, спросил он.
Милена робко глянула на десятника и кивнула.
– Брат.
Тот вздохнул:
– У меня тоже брат помер. В Ярилин день. Твой от чего?
– От хвори.
– А моего понес конь, перевернул и зашиб насмерть. – Десятник глянул на охоронца и приказал: – Починок, проводи девчонку до кордона!
– Слушаюсь, – отозвался тот и нехотя уселся на телегу.
Милана уже собиралась тронуть лошадку с места, но десятник снова окликнул:
– Постой! Ты не сирота ли?
Милана покачала головой:
– Нет, дяденька. У меня мамка жива.
Десятник вздохнул:
– Это хорошо. Ну, все равно возьми. – Он снял рукавицу, сунул руку в кожаный кошель, притороченный к поясу, достал медяшку и протянул Милане.
– Спасибо, дяденька!
Милана взяла медяшку и быстро сунула в карман.
– Ну, ступайте!
Пару минут спустя Милана, все это время молча правившая лошадью, набралась храбрости и спросила у дремавшего в телеге ратника:
– А что случилось-то, дяденька? Кого-то ловите?
– Ловим, – отозвался охоронец угрюмым голосом. Он был явно недоволен тем, что ему приходится сопровождать столь смертоносный груз.
– А кого? – спросила Милана.
– Одного разбойника, – последовал сухой ответ.
– Ох, матушка-Лада! – испуганно ахнула Милана. – И что ж, опасен сей разбойник?
Охоронец посмотрел на Милану и усмехнулся:
– Для тебя нет. Что с тебя, голодранки, взять? Хотя... – Глаза его маслянисто сверкнули. – Девка ты спелая и красивая! Послушай... а хворь твоего брата точно была заразна?
– Ясное дело, заразная.
Охоронец вздохнул:
– Жаль.
– Чего ж тебе жаль, дяденька?
– Да так, ничего.
Впереди показался кордон.
– Эй, Сипатый, Коваль! – окликнул охоронец двух широкоплечих ратников, сидящих у костра. – Пропусти девку без досмотру – десятник приказал!
– Ты уверен? – откликнулся один из охоронцев.
– Да.
Охоронцы поднялись на ноги, прошли к бревну, возложенному на раздвоенные опоры, сняли его, подождали, пока телега проедет между опорами, затем снова водрузили бревно на прежнее место.
Ратник, сопровождающий Милану, поспешно спрыгнул с телеги, повернулся и, не прощаясь, торопливо зашагал к костру.
10
Когда спустя полчаса Милана откинула с лица Глеба рогожу, он хрипло вдохнул морозный ночной воздух полной грудью и закашлялся.
– Думал, эта пытка никогда не кончится, – морщась от боли и шевеля затекшими руками, проговорил Глеб. – Мы приехали?
– Да.
Глеб приподнял голову и огляделся.
– Где это мы?
– У избы моего деда. Не бойся, дед о прошлую осень помер, и теперь изба пустует.
– Добрая изба, – вяло похвалил Глеб, борясь с очередным приступом головокружения. – И подворье доброе. Баня, сарай...
– Дед был скорняком, – сообщила Милана, забрасывая поводья на коновязь. – Сейчас отведу тебя в дом, а после распрягу Гнедашку и дам ей сена. Сам-то слезть сможешь?
– Не знаю. Думаю, да.
Опираясь на плечо Миланы, Глеб доковылял до избы и с трудом перешагнул через высокий порог. Чувствовал он себя чертовски скверно.
Милана довела его до кровати и помогла улечься.
– Уф-ф... – вздохнул Глеб, вытянул ноги и поморщился от боли в плече и груди. – Это самое мягкое ложе в моей жизни, – пробормотал он. И добавил с вялой усмешкой: – Боюсь, как бы оно не стало последним.
Милана помогла ему снять охотничью куртку и пояс с ножнами и кобурой. Затем накрыла его босые ноги одеялом.
– Твое оружие я уберу в комод, – сказала Милана, с опаской поглядывая на тяжелые железные штуки.
– Делай как знаешь, – ответил Глеб, закрывая глаза и пытаясь расслабиться.
Он слышал, как скрипнула крышка дубового комода, как брякнули об его дно меч и ольстра. В другое время он бы никому не доверил свое оружие, но сейчас ему было плевать.
Закрыв комод, Милана вернулась к кровати, склонилась над Глебом и сказала:
– Я поставлю тебя на ноги, любый. У меня есть крынка с заживляющим зельем. Лучше этого зелья не найти.
Глеб облизнул пересохшие губы и тихо проговорил:
– Хорошо. Надеюсь, что зелье поможет. А теперь, с твоего позволения, я хочу поспать.
Сознание его уже затуманилось. Голос Миланы звучал словно сквозь толстый слой ваты.
– Спи, мой любый, – прошептала она сквозь эту вату. – Спи и ни о чем не беспокойся.
– Орлов, твою мать, ты опять спишь на заседании редакционного совета!
Глеб открыл глаза и, потеряв от неожиданности равновесие, едва не рухнул вместе со стулом на пол.
