Оглянувшись, он увидел, что еще несколько охоронцев Крысуна выскользнули из мрака и встали за помостом, положив руки на рукояти мечей.
– Как ты знаешь, мы подписали с покойным князем договор, – сказал Крысун, повысив голос. – По этому договору я платил Егре щедрую мзду. Но Егра умер и перестал быть мздоимцем. Разве не так?
– Нет, не так, – спокойно возразил Глеб. – Со смертью Егры твой ежемесячный налог никуда не испарился. А если хочешь поспорить, то тебе придется делать это на дыбе. Готов ли ты к этому, Крысун?
Хозяин Порочного града хмыкнул:
– Ты мне угрожаешь, Первоход? Прежние княжьи советники никогда не опускались до угроз. Выходит, Гиблое место все же не прошло для тебя даром.
– Я не собираюсь вступать с тобой в дискуссию, Крысун. Я пришел к тебе за помощью. Хотелось бы, чтобы эта помощь была добровольной.
– А если не будет?
Глеб помолчал, глядя на Крысуна тяжелым взглядом, затем сказал правду:
– Я все равно не уйду отсюда с пустыми руками.
Хозяин Порочного града долго хранил молчание, стоя на площадке в своем красном, отороченном соболями плаще и глядя на Глеба холодным, ненавидящим взглядом. Затем разомкнул губы и медленно, очень медленно проговорил:
– Я не буду тебе помогать, ходок. А если княгиня рассчитывает на мои деньги, ей придется подписать со мной новый договор. Без нового договора она не получит от меня ни гроша.
Крысун хотел повернуться и уйти, но Глеб громко спросил:
– А как же долг? Ты должен казне почти два пуда золота!
Хозяин Порочного града посмотрел на Глеба через плечо и небрежно обронил:
– Лично тебе я ничего не должен. Прощай.
– Я еще не закончил с тобой, Крысун! – Глеб вскинул ольстру и взял Крысуна в прицел.
Хозяин Порочного града усмехнулся и подал знак своим людям. Пятеро рослых, могучих охоронцев в кольчугах и с обнаженными мечами шагнули вперед и встали перед Крысуном шеренгой, холодно сверкая глазами.
– Вот, значит, как, – выдохнул Глеб. – Значит, не хочешь договариваться добром. Предупреждаю тебя, Крысун, мои стрельцы могут перебить всех твоих охоронцев. Не губи их. И не губи себя.
– Я не отдам тебе свое добро, ходок, – спокойно парировал Крысун. – Не для того я его наживал, рискуя собственной шкурой, чтобы отдать первому встречному проходимцу.
Глеб вздохнул и негромко скомандовал:
– Мушкеты к бою.
Стрельцы сняли уже заряженные мушкеты с плеч и быстро опустили их на треноги-подставки.
Крысун хмуро уставился на мушкеты. Затем перевел взгляд на Глеба, облизнул сухие губы и неприязненно спросил:
– Я не хочу с тобой воевать, ходок. Уйди из кружала, и я тебя не трону.
– Нет, Крысун, я не уйду.
– Что ж, пеняй на себя. Охоронцы! – гаркнул Крысун. – Вышвырните их отсюда!
Охоронцы выхватили мечи и ринулись на Глеба. Он отступил на шаг, быстро поднял руку и резко взмахнул. Все утонуло в грохоте выстрелов. Воздух наполнился пороховыми облаками. Охоронцы Крысуна попадали на пол. В кольчугах их зияли кровавые дыры. Некоторые были еще живы и, хрипя и постанывая от боли, пытались дотянуться до мечей.
Пока пятнадцать стрельцов перезаряжали оружие, Глеб наставил дуло ольстры на хозяина Порочного града и крикнул:
– Сдавайся, Крысун! Или я перебью вас всех!
Крысун стоял на балконе с мертвенно-бледным лицом.
– Твои стрельцы убили моих охоронцев, – прохрипел он.
– Да, – севшим от волнения голосом отозвался Глеб. – И виноват в этом только ты. Помоги нам пополнить казну, Крысун. Если печенеги и кривичи придут в Хлынь, они не пожалеют и тебя.
Крысун улыбнулся, затем поднял руку и громко приказал:
– Лучники! Убейте этих свиней!
Охоронцы, стоявшие на балконе, вскинули луки. Глеб вновь взмахнул рукой. И снова зал наполнился грохотом выстрелов и пороховой вонью. Выстрелы гремели, перекрывая крики раненых. Глеб пошатнулся и едва не упал на колени. Ему захотелось прекратить это, и он хрипло крикнул:
– Хватит! Прекратить огонь!
Но слов его из-за грохота никто не расслышал.
Наконец все кончилось. Трое из стрельцов Глеба были убиты, еще четверо ранены. Из охоронцев Крысуна в живых не осталось ни одного. Сам Крысун лежал на полу, перед помостом, тяжело и хрипло дыша.
– Убийца… – прохрипел он. – Ты убийца… Убийца…
Один из стрельцов шагнул к Крысуну и замахнулся мушкетом.
– Нет! – крикнул Глеб, но опоздал – приклад мушкета резко опустился Крысуну на лицо и с хрустом смял ему череп.
3
Начальник охоронцев Бун поднял голову и огляделся. Что-то мешало ему, заслоняло глаза. Он провел дрожащей рукой по лицу и понял, что лоб, глаза и щеки его залиты липкой, уже успевшей остыть кровью.
Но кровь была чужая – это он понял сразу, еще до того, как над собой увидел лежащего на лавке ратника с простреленной шеей. Судя по всему, кровь из пробитой шеи охоронца накапала начальнику Буну на лицо, благодаря чему стрельцы Первохода приняли его за мертвеца.
Хорошо.
Бун осторожно огляделся. Ни стрельцов, ни самого Глеба Первохода в зале не было. Голоса их раздавались наверху, в покоях Крысуна Скоробогата.
Бун поднялся на ноги. Голова его, оцарапанная пулей, еще чуть-чуть болела. Но за свою долгую жизнь Бун получал и не такие ушибы. Уже через полминуты он полностью забыл о своей ране.
Оглядевшись, он увидел Крысуна. Хозяин лежал на полу, возле помоста, и выглядел очень скверно. Скверно – не то слово. Хозяин выглядел мертвым. Очень мертвым.
С тоскою глядя на Крысуна, Бун, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, опустил руку в карман, нащупал лежащий там предмет и произнес заклинание:
– Встань, хозяин! Вернись из царства Нави! Заклинаю именем темных богов Гиблого места – встань!
Прошел миг, другой – и вдруг Крысун зашевелился на полу. Расцарапанное, покрытое синяками лицо Буна вытянулось от изумления. Крысун приподнял голову, потом, издав протяжный, тяжелый хрип, сел на полу и уставился на Буна пустым, бессмысленным взглядом.
Бун поежился от страха. Голова Крысуна все еще была смята.
– Хозяин… – тихо окликнул Бун.
Голова Крысуна задергалась, и вдруг кости его черепа с треском начали расправляться. Крысун схватился за голову и приглушенно вскрикнул от боли. На лице Буна появилась испуганная улыбка.
– Я вернул тебя, хозяин! – негромко воскликнул он. – Я вернул тебя!
Наконец разбитые кости купца срослись, и череп его приобрел первозданный вид. Лишь подтеки крови да оставшиеся припухлости на лице свидетельствовали о том, что еще минуту назад голова его была похожа на расплющенную яичную скорлупу.
Поморщившись, Крысун облизнул губы и глухо, будто грудь его была придавлена камнем, проговорил:
– Как… – Голос, выходящий из перешибленной и вновь восстановленной гортани, еще плохо слушался его. – Как ты это… сделал?
Веки Буна дрогнули.
– Я был в Повалихе, – сообщил он. – И принес оттуда кой-чего.
