бердышами. Спрыгнув, они встали по бокам возка, зорко и спокойно глядя по сторонам.
Прошло не меньше минуты, прежде чем дверь избы, в которой проживал староста, открылась, и сам староста – взволнованный, перепуганный, в шубе, наброшенной прямо на исподнее, и в шапке, нахлобученной вкривь, – выскочил из избы и побежал по протоптанной в подтаявшем снегу тропке к возку.
– Добрые господа, милости прошу! – выдохнул он, еще не добежав до возка, и даже попытался отвесить на бегу поклон, но не удержал равновесия и бухнулся лицом в лужицу.
Боярин засмеялся. Ратники сдержанно усмехнулись. И только старик-волхв остался суров и недоволен.
– Насмешил, молодец! – смахнув с глаз выступившие от смеха слезы, сказал боярин, глядя на то, как староста неуклюже выбирается из талого ноздреватого снега. – Специально ведь в лужу бухнулся, скоморох!
Староста поднялся, стер с лица грязь и с подобострастной улыбкой проговорил:
– Прощеньица просим, добрый боярин. Спешил как мог.
– Я вижу. Небось спал?
– Было дело, – виновато проговорил староста. – Три дня без продыху на стройке работал, уморился.
– «Уморился», – передразнил боярин. – Небось лежал на печи да жене бока мял? Гляди у меня!
Староста, мужик крупный и широкоплечий, поежился и проблеял:
– Добрый господин, я…
– Ладно, не оправдывайся, – небрежно проронил боярин и вновь смахнул с глаз слезу.
Староста облегченно перевел дух. По всему было видать, что настроен боярин благодушно. Староста поправил шапку и осторожно спросил:
– Зачем пожаловал в нашу глухомань, боярин? Весна нынче теплая, но ветры дуют злые. Охота тебе было до нас мерзнуть?
– Охота, раз приехал. – Боярин огляделся, затем снова устремил взгляд на старосту и сказал: – Собери мне людишек, поговорить хочу.
По лицу старосты пробежала тень, взгляд стал тревожным. В последние месяцы каждый визит домовых бояр в Онтеевку был чреват большими тяготами и заботами. Оно, конечно, изредка на санях и подводах привозили хлеб да сушеные плоды, но чаще ничего не привозили, а просто объявляли о новом указе. Указы, по большей части, были страшные.
То прикажет княгиня строить «школы». То какие-то «мануфактуры». То «мастерские». Мужики уж и так валились с ног от работы, а ее, работы этой, все не убывало. Недели три назад половину сельских мужиков по приказу первого советника Первохода отправили на отливку пушек. В первый же день два мужичка погибли. Один обжегся раскаленным железом, а на другого упала деревянная балка.
Чудны?е дела творились в княжестве. Чудны?е и жуткие.
Немного подождав, не пояснит ли боярин чего сам, староста осторожно спросил:
– А что случилось-то, боярин? Или прогневили мы тебя чем? Если прогневили, так то не со зла. Людишки мои последние недели трудятся без устали. Одна смена отдыхает, другая работает. Как Первоход сказал, так и делаем.
При упоминании о Первоходе боярин нахмурился и как будто бы слегка поморщился. Это не укрылось от зорких глаз старосты, и он озабоченно и растерянно повел плечами. «Уж нет ли в княжьем тереме новых перемен?» – пронеслось у него в голове.
– Я сюда приехал не гневаться, – сказал боярин. – Но ежели ты, раззява, тотчас же не соберешь мне людишек, я прикажу всыпать тебе дюжину плетей.
Несмотря на спокойный тон, каким это говорилось, староста перепугался не на шутку. Таким же вот спокойным и невозмутимым голосом домовые бояре частенько отправляли смердов и мастеровых людишек на дыбу.
– Слушаимся, – хрипло выдохнул староста. – Тотчас же соберу!
Не медля более ни секунды, он повернулся и побежал по селу собирать людей.
Собрать народец удалось быстро. Мужики и бабы выходили из домов осоловелые после недолгого сна.
– Чего там? – спрашивали они друг друга, видя у избы старосты столпившихся сельчан. – Что там такое?
– Говорят, от князя хлебы привезли!
– Ой ли!
И сапоги да валенки быстро, наперегонки семенили по грязному талому снегу.
– А ну-ка, дай протиснуться! – кричали у возка.
– Я тебе щас протиснусь! Куда прешь, мордатый!
– От мордатого слышу!
– Да будет вам лаяться! – примирял всех добродушный голос. – Нету нынче мордатых. Все мы по голодному времени отощали да обезмордели.
Кто-то хрипло хохотнул. Толкаться, однако, не перестали. Те, кто напирал сзади, не видели того, что передних сдерживают скрещенными бердышами ратники. Кто-то из задних задорно крикнул и подтолкнул, а кто-то из передних, не выдержав напора, налетел на клинок охоронца. На мокрый снег закапала алая кровь.
Столпотворение и голодный ропот прервал сам боярин. Он резко поднялся в возке и крикнул:
– А ну – осади! Осади, сказал! Осади, а не то – вот я вас!
Грозный громогласный окрик заставил сельчан остановиться и разинуть рты. Такого, чтобы хлебы привозил сам боярин, еще не бывало.
Боярин еще пару раз прикрикнул, окончательно усмиряя сонную, растерянную толпу, затем выдержал паузу и, когда последний ропот утих, громко спросил:
– Ну что, общиннички? Как вам нынче живется-бытуется?
Один из сельчан, седовласый старик, близоруко прищурившись, спросил:
– А ты кто, господин хороший?
Боярин взглянул на него, усмехнулся и ответил:
– Я бывший советник княгини Натальи по селянским делам. Боярин Иловай. Нешто вы меня не помните?
– Я тебя помню, боярин, – сказал один из протиснувшихся вперед сельчан. – Давно мы о тебе не слышали.
– Верно, давно. Так как вам живется? Довольны ли своей жизнью?
– А ты для кого спрашиваешь? Для себя или для нового советника княгини?
– Для себя. Советнику Первоходу я не друг.
– Чего ж так?
– Да вот так. Не сошлись мы с ним. Все его перемены мимо меня идут и прямо к вам приходят.
Мужики переглянулись:
– Так ты, стало быть, супротив?
– Супротив чего? – вскинул темную бровь боярин. – Про что вы?
– Да про перемены-то эти, – неуверенно проговорил крестьянин.
Боярин посмотрел на него внимательным взглядом.
– А я никогда не любил перемен, паря. Делать большую перемену – это как перегибать человека об колено. Коли хребет крепкий – выдержит, а коли нет – хрусть, и нет больше человека.
– Верно говорит боярин! – крикнул кто-то из задних.
– Правильно! – подтвердили впереди. – Уж который месяц хрустит Первоход нашими хребтами, и конца и краю сему мучению не видно!
Боярин Иловай пригладил ладонью курчавую бороду, одобрительно хмыкнул и уточнил:
– Значит, недовольны вы Первоходом?
Сельчане замолкли и настороженно и недоверчиво уставились на боярина, будто вдруг вспомнили об осторожности. Боярин улыбнулся:
