домой.
Навин прищурил чистые, ясные глаза.
– Вот оно что. И сколько зарубок на твоей руке сейчас?
– Четыре, – ответил Глеб. – Их осталось четыре.
Навин некоторое время размышлял, а потом голосом назидательным и участливым проговорил:
– Ты не должен идти на поводу у демонов, брат.
– Но тогда я не смогу вернуться домой, – неуверенно возразил Глеб.
Навин внимательно посмотрел на него и улыбнулся.
– А нужно ли тебе это, Гавриил? В нашем поселке ты сможешь обрести новый дом. Здесь есть все, чего взыскует беспокойная человеческая душа.
Первоход покраснел.
– Навин, я обманул вас… Дело в том, что я не Гавриил.
Проповедник улыбнулся.
– Я знаю.
– Знаешь?
Он кивнул:
– Да. Человеческие души подобны свиткам. И я тот, кто умеет эти свитки читать.
Плечи ходока опустились.
– Выходит, ты с самого начала знал, что я Глеб Первоход?
– Да.
– Но почему ты не прогнал меня за мою ложь?
– Человек лжет по разным причинам. Чаще всего из-за чувства вины за свершенные недостойные поступки и из-за страха быть разоблаченным. Но здесь тебе нечего бояться, Глеб. И если ты пожелаешь остаться с нами, мы будем рады стать тебе хорошими братьями и сестрами.
Слова эти прозвучали так просто и естественно, что по груди Глеба разлилось тепло. Он почувствовал, что чувство опасности, преследующее его уже много лет, куда-то испаряется и на смену ему приходят покой и доверие.
– Значит, ты не обижаешься на меня? – робко спросил он Навина.
Тот покачал головой.
– Нет.
Первоход закусил губы и опустил взгляд в стол. В голове и в душе у него царил такой сумбур, что Глеб почувствовал сильнейшую необходимость остаться наедине и хорошенько разобраться в своих мыслях и чувствах.
– Мне нужно… – Глеб сглотнул слюну. – Нужно отойти, отче.
Навин улыбнулся и кивнул.
– Конечно, брат. Тебе многое нужно обдумать. Возвращайся скорее, я буду тебя ждать.
4
Глеб долго брел по поселку, почти не разбирая дороги. От переполнявших его чувств и мыслей он был как пьяный. Все, что ему сейчас было нужно, – это уединенное место, где он смог бы хорошенько все обдумать.
В конце концов такое место нашлось – на окраине поселка, в паре верст от сизой полосы леса, возле старого, давно заброшенного и заваленного камнями колодца.
Усевшись на замшелый камень, Глеб сжал кулак и тихо пробормотал:
– Я не могу… Это неправильно… То, что я собираюсь сделать, неправильно.
Первоход обхватил виски ладонями и долго сидел так молча. Потом разомкнул губы и прошептал:
– Мне кажется, что я схожу с ума. Но что, если… Что, если он и вправду Сын Божий? Я понимаю, как глупо это звучит, но… Но что, если это правда?
Долго еще сидел Глеб на камне, беседуя сам с собой. И чем дольше он размышлял, тем тревожнее и тяжелее делалось у него на сердце. В конце концов, поняв, что больше не может оставаться наедине со своими мыслями, Первоход вскочил с камня и двинулся обратно к людям.
Совершенно подавленный и потерянный, он медленно брел по поселку. Всюду царили порядок и уют. Ровные заборчики, уютные, чисто выметенные дворы, аккуратно развешанные для просушки рыболовные сети.
«Да что же это я?… – Глеб рассеянно улыбнулся. – Ведь надо радоваться, а не горевать! Не я ли в юности мечтал отправиться на две тысячи лет в прошлое, чтобы увидеть
Остановившись возле одного из домов, чтобы перевести дух и прийти в себя, Глеб засмеялся. Внезапно он почувствовал себя всепоглощающе счастливым.
«Значит, Он есть! И значит, все не зря! Весь наш мир не зря!»
Глеб снова тихо засмеялся. Он уже собрался идти дальше, но тут взгляд его упал на окно ближайшего дома. И смех оборвался, застряв у него в глотке.
Глеб увидел нечто такое, отчего волосы у него на голове зашевелились и встали дыбом. Посреди комнаты стоял стол, а на нем лежало нечто ужасное – черное, сгнившее, раскисшее, покрытое плесенью. В грязных тарелках шевелились огромные, отвратительные насекомые, похожие на тараканов. Но самое страшное было не это.
Возле стола, в профиль к окну, стояли и беседовали два существа, омерзительнее которых Глеб не встречал даже в Гиблом месте. Лица у них были темными, скукоженными и блестели гнойной влагой, как размоченные в молоке сухофрукты. Глаза были лишены век и торчали из полусгнивших впадин, как белые, студенистые шарики. Черные языки, вывалившиеся изо ртов, неуклюже шевелились между изорванными губами в такт словам.
А на стене… (Глеб почувствовал, как к горлу подступает тошнота.)…На стене, вверх ногами, висело освежеванное человеческое тело, с отрезанной головой и жуткими обрубками вместо кистей рук.
Несколько секунд Первоход смотрел в окно, оцепенев от ужаса и не в силах поверить своим глазам. А потом оконное стекло потемнело, словно его заволокло изнутри черным дымом. Глеб сжал кулаки и пошел к двери, намереваясь выяснить все до конца.
Стукнув по двери кулаком, он нащупал под плащом ольстру и стал ждать. В избе послышался какой-то шум, потом звук шагов, и, наконец, дверь открылась. На пороге стояла пожилая, полная, розовощекая женщина в белом чепчике. Она улыбнулась Глебу и вопросительно на него посмотрела.
Глеб, приготовившийся к тому, чтобы увидеть нечто ужасное, облегченно вздохнул.
– Не дадите ли попить воды? – с улыбкой проговорил он.
– Конечно. Проходи, странник.
Женщина посторонилась, впуская Глеба в дом. Он на секунду замер у порога (перед глазами у него пронеслось ужасное зрелище, виденное в окне), а затем взял себя в руки и вошел в дом.
«Только бы все, что я заметил в окне, было видением, Господи! Только бы все это оказалось бредовым видением!»
На лавке перед столом, накрытым белой, расшитой цветами скатертью, сидел пожилой мужчина в чистой, длинной рубахе. Он улыбнулся и кивнул Глебу. Глеб кивнул в ответ.
В доме царил идеальный порядок. Полы были выскоблены и вымыты. На половичках – ни соринки. На белой скатерти стола стояли широкие деревянные тарелки с белым хлебом, яблоками и душистым сыром.
– Держи, странник!
Женщина подала Глебу деревянный ковш с водой. Ходок поднес ковш к лицу и осторожно понюхал. Вода. Хорошая чистая вода. Сделав несколько глотков, Глеб передал ковш женщине.
– Спаси вас Бог, – поблагодарил он.
