– Что он ту девку… ну, ты понимаешь.
Румяный пожал плечами:
– Понятия не имею.
Тощий помолчал немного, а затем философски изрек:
– Н-да, страшная смерть. Знаешь, у меня батя попал в бетономешалку. Давно, лет пятнадцать назад.
– По пьяни, что ли?
– Угу. Тоже хоронили в закрытом гробу.
– Мать, поди, убивалась.
– Да нет. Мать померла от инфаркта еще года за полтора до этого. Вот отец и запил. Любил ее очень.
– Ясно. Сочувствую.
Тощий сержант вздохнул и кивнул, как бы принимая соболезнование товарища.
Полет длился уже полтора часа, и, утомившись, сержанты стали клевать носами. И вдруг тощий сержант встрепенулся. Тревожно повел головой и хрипло спросил:
– Братан, ты слышал?
– Чего? – поднял голову розовощекий сержант.
Тощий наморщил лоб и озадаченно проговорил:
– Какой-то шум… Будто скребется кто.
Румяный несколько секунд прислушивался, затем пожал плечами и спросил:
– Да нет, не слыхать. Наверно, тебе показалось.
– Да… Наверное.
Тощий сержант вздохнул и снова опустил голову.
– Мерещится всякая дрянь… – недовольно пробормотал он.
Однако через несколько секунд оба сержанта снова вскинули головы. На этот раз они оба услышали странный звук. Будто кто-то поскреб ножом об доску.
– Теперь слышал? – хрипло прошептал тощий сержант.
Розовощекий кивнул:
– Да.
Скрежещущий звук снова повторился. Тощий уставился на ящик. Сглотнул слюну и вымолвил:
– Будто бы из ящика, а?
Розовощекий тоже посмотрел на ящик. Нахмурился и отчеканил:
– Быть того не может.
– Да точно тебе говорю – из ящика!
Розовощекий сдвинул камуфляжную кепку набок и поскреб в затылке.
– Может, мыши? – рассеянно произнес он.
– Какие, к черту, мыши? Это же груз «двести!» – Тощий отстегнул страховочный ремень и поднялся с кресла. – Надо послушать поближе.
Он прошел три шага, отделяющие его от деревянного ящика, наклонился и прижал ухо к толстой доске.
– Ну? – нетерпеливо спросил розовощекий сержант. – Что-нибудь слышишь?
– Вроде тихо. Хотя…
Лицо тощего сержанта дернулось, словно через него пропустили электрический ток, а сам сержант резко отпрянул от огромного ящика. И вдруг раздался страшный треск, деревянная панель ящика вместе с торчащими из нее гвоздями вылетела с такой скоростью, словно по ней ударили изнутри молотом. Опилки посыпались на пол, а в следующее мгновение перепуганные сержанты увидели руку. Иссеченная ссадинами, с белыми, чрезвычайно крепкими на вид ногтями.
Рука помедлила лишь долю секунды, а затем схватила тощего сержанта за плечо и резко рванула на себя. Сержант ударился головой об угол ящика и рухнул на пол с расколотой височной костью.
Тут последовал новый удар – такой чудовищной силы, что доски ящика разлетелись в стороны, подобно осколкам взорвавшейся бомбы. А вслед за тем из ящика, словно из огромного раскрывшегося цветка, поднялась высокая человеческая фигура.
Это был капитан Савостьянов. Верхняя часть его лица была изуродована ожогами, на выпученных глазах не было век.
Розовощекий сержант, не веря своим глазам и все еще не осознав до конца, что произошло нечто сверхъестественно страшное, отстегнул страховочный ремень и заскреб по кобуре дрожащими ногтями, тщетно пытаясь вытащить табельный пистолет.
Капитан Савостьянов, высокий, широкоплечий, со страшным обожженным лицом, смотрел на сержанта круглыми глазами, лишенными век.
– Такого… не бывает, – пробормотал сержант.
Капитан высоко подпрыгнул и мягко, по-кошачьи, приземлился прямо перед розовощеким сержантом. Затем схватил его пальцами за горло и приблизил к нему свое лицо. Сержант захрипел и попробовал оторвать страшную руку капитана от горла, но холодные пальцы продолжали сдавливать его шею.
Сержант ткнул дуло пистолета капитану Савостьянову в грудь и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел, и тело капитана вздрогнуло, но пальцы его правой руки не разжались и на этот раз. Савостьянов опустил левую руку, вынул из ножен задыхающегося сержанта десантный нож и с размаху всадил его сержанту в бок. Потом с хрустом провернул тяжелую рукоять.
Прежде чем испустить дух, сержант успел еще дважды нажать на спусковой крючок пистолета, однако пули не причинили капитану Савостьянову никакого вреда.
15
Дождь ему не мешал. Напротив, он приносил облегчение. Тело воина, восстановленное усилием воли, было вполне пригодно для работы, но Балрух чувствовал в нем неуютство, отдаленно похожее на боль. Поначалу он удивлялся этому факту, но потом понял, в чем дело. Мертвое и вновь оживленное тело капитана Савостьянова действительно испытывало боль, но боль эта была фантомная. По сути, жизни в этом мешке из мяса и костей давно не было, но «следы» боли еще оставались.
Балрух поднял к мерцающему утреннему небу лицо и подставил его под струи дождя. Однако через несколько секунд снова опустил, потому что холодные капли били по незащищенным глазным яблокам, и это было неприятно.
Он сел на тротуаре и вытянул гудящие от усталости ноги. Мускулы на ногах были крепкими, но мертвая плоть быстро уставала, мышечные волокна разрушались, и Балруху приходилось тратить все силы своего одаренного разума на их восстановление.
Немного отдохнув, он поднял голову и посмотрел на неоновую вывеску, висевшую у него над головой.
БАР «ЗАВОДНАЯ КРЕВЕТКА»
Дверь бара открылась, и на улицу вышли два парня.
– Кажись, дождь кончился, – сказал один.
– Да нет, еще накрапывает.
Парень натянул на голову капюшон толстовки и поднял ворот куртки. Второй – поплотнее надвинул на лоб бейсболку.
– Гляди – бомжара! – сказал он и показал на сидевшего под вывеской Балруха.
– Они теперь возле баров побираются. Слышь ты, урод! – окликнул он Балруха. – Здесь тебе не церковь! А ну – вали отсюда!
– Слушай, а давай ему навтыкаем? Я как выпью, у меня казанки чешутся, хочется кому-нибудь по вывеске надавать.
Парень в бейсболке огляделся и с сомнением проговорил:
– А если кто увидит?
– Да кто увидит-то? Дождь ведь – все попрятались. Да и с улицы нас не видно, киоски мешают.
– Ладно, давай. Только по-быстрому.
Молодые люди в ожидании легкой и приятной расправы двинулись к Балруху, потирая по пути костяшки
