– Ну, слава богу… Давай-ка, брат, поднимайся!
Он взял Егора под мышки и аккуратно поставил его – полуголого, мокрого, обессилевшего – на ноги. Егор посмотрел туда, где оставил своего врага. Рядом с распределительным щитом лежало обугленное тело.
– Здорово ты его, – одобрил Быков. – Одного не пойму: откуда ты знал, что сам не пострадаешь?
– Я… крепкий орешек, – хрипло проговорил Егор.
– Этот гад тоже думал, что он крепкий. А теперь он похож на пережаренный бифштекс.
Егор тряхнул головой, окончательно приходя в себя, потом посмотрел на широкое лицо приятеля и спросил:
– Как ты здесь оказался?
– Мы с Юлей решили, что за тобой нужно присматривать. Вот я и отправился следом. Извини, что пришел так поздно, но за тобой невозможно было угнаться.
– Что ты видел? – спросил Егор, глядя здоровяку в глаза.
Тот нахмурился.
– Видел, как ты сунул ему в пасть провода. Видел, как тебя отшвырнуло.
– А еще?
– Видел, как этот гад трясся и дымился… – Быков брезгливо передернул плечами. – Подыхал не меньше минуты. Ужасное зрелище!
– Это все, что ты видел?
Быков кивнул:
– Да. А что – было еще что-то?
Егор отвел взгляд и заковылял к одежде, разбросанной по крыше…
Глава 5
Проникновение
1
Анатолий Борисович Чубаров считал себя человеком верующим. Вера его была неглубока и постоянно подвергалась сомнению, однако в церковь он захаживал регулярно и даже имел своего духовного наставника – старого священника, бывшего когда-то доктором биологических наук, но сменившего пробирки и мензурки на золоченый крест и купель со святой водой.
Впрочем, в разговорах с духовником Чубаров видел мало проку. Эти разговоры абсолютно ничего не проясняли. Кроме того, они не приносили ему никакого облегчения.
Года четыре назад Анатолий Борисович впервые испытал депрессию. До того момента он совершенно не представлял себе, что это такое, и втайне даже мечтал хоть раз в жизни испытать настоящую тяжелую депрессию. В этом было что-то настоящее, а он всегда любил настоящее. Когда давным-давно работал на буровой – любил запах нефти, железа и человеческого пота. Потом, став чиновником, – запах офисной мебели, кожаных диванов и работающего, разогретого от напряжения принтера.
Депрессия, которую Чубаров никогда не испытывал, казалась ему непременным атрибутом взрослого, опытного, познавшего все прелести и мерзости этой жизни человека. Однако когда восемь лет назад Анатолий Борисович впервые испытал ее и когда депрессия эта длилась безостановочно целых семь месяцев, Чубаров проклял собственную глупость и вспоминал о своей прошлой, додепрессивной, жизни с горечью и завистью к тогдашнему самому себе.
Источником затяжной депрессии, которая затем стала повторяться с неотвратимостью времен года, стало осознание того, что жизнь проходит и что финал уже в общем-то совсем близок. Время летело стремительно, и Чубаров со всей ужасающей отчетливостью осознал, что остановить время невозможно и что могила, маячившая впереди, стала таким же непреложным фактом его существования, как седые волосы и отрастающее брюшко.
Вот тогда-то он впервые и задумался о том, как его жизнь и его деятельность аукнется в памяти той серой, неистребимой массы, которую принято называть человечеством. Что в этой проклятой памяти останется? Залоговые аукционы, в одночасье превратившие горстку бизнесменов в миллиардеров? Приватизация, облапошившая десятки миллионов человек в угоду все той же жалкой горстке «олимпийцев»? Прозвище Рыжий Лис, настолько прочно прилипшее к нему, что отодрать его не было уже никакой возможности? Ненависть современников и презрение потомков?
Как только Чубаров впервые задумался об этом, жизнь его превратилась в настоящий нескончаемый ад.
Будучи деятельным человеком, он не стал проводить время в самобичевании и мучительной созерцательности, а тут же принялся за дело. «Все дело в имидже!» – как говорят пиарщики. Судьба, достижения, слава, народная любовь или ненависть – все это лишь прилагается к определенному имиджу. Плывет за ним и вьется вокруг него, как стайка рыбок-прилипал вьется вокруг акулы.
И Чубаров взялся за дело. Он работал над новым имиджем, не зная устали, однако дело оказалось слишком сложным, чтобы решить его кавалерийским наскоком. Еще пятнадцать лет назад промыть людям мозги было проще простого. Но за минувшие годы политики и бизнесмены проделывали эту процедуру настолько часто, что теперь мозги подавляющего большинства сограждан наполовину состояли из «промывочного физраствора», отторгающего любую идею, любое новшество, любое благое намерение.
Анатолий Борисович стал уставать, но сдаваться он не собирался. Он жаждал посмертной доброй славы как единственного способа продлить свое существование на земле. Но, чтобы не сдаться и не остановиться на полпути, Чубаров нуждался в подтверждении правильности своих действий. Образно говоря, он нуждался в Ангеле, который явился бы к нему во сне, как он являлся к христианским святым, и сказал бы: «Делай, что делаешь, ибо это хорошо».
И однажды Ангел явился.
В ту ночь Чубаров спал крепче обычного. Позади был тяжелый рабочий день, а впереди – ранний подъем. Чтобы успокоить расшалившиеся нервы и снять напряжение, Анатолий Борисович выпил таблетку снотворного (что позволял себе чрезвычайно редко, опасаясь привыкания).
Едва коснувшись головой подушки, Чубаров провалился в сон, как в черную, бездонную яму. Но тьма была недолгой. В ней появился просвет. Сперва это было светлое мерцание, а затем мерцание превратилось в призрачную светлую фигуру, и фигура эта приближалась к Чубарову, отчего сердце его во сне забилось сильнее, а в груди появилось что-то вроде теплой, волнительной истомы, словно от предчувствия чего-то важного и приятного.
Наконец призрачная фигура остановилась. Некоторое время ничего не происходило, и сердце Анатолия Борисовича от длящегося ожидания билось все сильнее и сильнее, а затем громкий, властный голос спросил:
– Готов ли ты выслушать то, что я скажу?
– Я… – Чубаров сорвался от волнения на хрип, сглотнул слюну и с трудом выговорил: – Я готов. Но… кто ты?
Анатолий Борисович не видел лица собеседника, но по звуку понял, что тот усмехнулся.
– Я – твоя бессмертная душа! – последовал ответ.
– Ты это серьезно?
– Конечно! Ты ведь хочешь быть бессмертным?
Анатолий Борисович не ответил. Он не был уверен, что хочет быть бессмертным, но твердо знал, что не желает умирать. Тогда незримый собеседник заговорил снова:
– В глубине души ты чувствуешь, как чувствует это любой человек, что со смертью для тебя ничего не кончится. И что надгробные венки – это всего лишь финальные титры фильма, за которыми следует еще один, самый главный титр – ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Чубаров продолжал молчать, не зная, что нужно сказать. И тогда собеседник продолжил, и с каждым словом голос его становился все убедительнее, а фразы, произносимые им, казалось, впивались в мозг Анатолия Борисовича, подобно клещам, встраивались в нейронные цепочки и становились частью его сознания.
– Но бессмертие не даруется просто так. Ты должен кое-что сделать, чтобы заслужить его.
– И что именно? – спросил Чубаров, замирая от предвкушения.
Призрачная фигура еще немного приблизилась, и голос, ставший внезапно тихим и проникновенным,
