— Ты хочешь их отравить? — спросила она тихо. — Подумай, Альбер.
Не беспокойся, я уже все продумал. Когда мы доберемся до Понтьевиля, я заявлю в полиции, что панамоли напали на нас, ограбили и хотели принести в жертву своему нгандо-покровителю. Ведь нам чудом удалось бежать, а, Жанна? Жанна внимательно посмотрела в глаза мужу и вздохнула.
— Знаешь, Альбер, я не успела прихватить с собой даже лишнего платья.
— Умница! — засмеялся Шаве. — И ты увидишь, нам еще будут собирать пожертвования.
Он налил себе в стакан немного джина, выпил и поднялся.
— Не буду тебя отвлекать. А ты поторопись, у нас может не остаться времени.
Шаве вышел из дома, вынул из кармана рубашки сигару и закурил. Солнце уже перевалило за Луалабу и повисло красным шаром над далеким лесом. Шаве нахмурился, неторопливо прошел к сараю и распахнул дверь. Сарай разделялся перегородкой на две неравные части. В большей его части иногда отдыхали и обедали горняки-панамоли. Здесь же они готовились к своим ритуалам, пряча крокодильи шкуры в большой ларь, который был их личной собственностью. Шаве велел им купить замок с ключом и засвидетельствовал этим самым, что не имеет к имуществу своих рабочих никакого отношения. Он свято охранял право частной собственности. За перегородкой был маленький склад Шаве. Там хранилась его частная собственность и тоже под висячим замком.
Шаве открыл дверь и забросил замок с ключом за мешки, стоящие в дальнем углу. Потом перенес на веранду ящик с бутылками из-под джина, в которые был разлит метиловый спирт, подкрашенный соком манго. Еще с дюжину бутылок оставил у самой двери, чтобы их сразу можно было увидеть.
Почти всю боковую стену занимал стеллаж, на полках которого Шаве держал товар для собственного пользования и для обмена и продажи — консервированные продукты, материю, посуду, топоры, ножи много всего такого, без чего нельзя обойтись в хозяйстве. Этот стеллаж был предметом зависти всех аборигенов, которым посчастливилось хоть раз заглянуть сюда. Шаве встал на бочку, ухватился за верхний угол стеллажа и стал отжимать его от стены. Стеллаж накренился. Шаве уперся в стену ногой, и стеллаж, скрипя и растрескиваясь, рухнул на бочки, бидоны, канистры и бутыли, подняв серое облако пыли. Шаве спрыгнул с бочки, не удержался на ногах и упал в дверях на спину.
— Господину больно?
Шаве открыл глаза и увидел над собой испуганные черные лица своих горняков.
— Помогите мне, — попросил он, тяжело поднимаясь. Панамоли посадили его на бочку, с сожалением глядя на рухнувший стеллаж.
— Мы все сделаем, как было, — сказал кто-то из них.
— Это подождет, — Шаве оглядел панамолей, и ему не понравилось, что они прячут от него глаза. Его охватило предчувствие беды. — Что вы мне принесли? — спросил он, сдвинув брови.
— Его там нет, господин, — ответил негр-гигант, боясь смотреть Шаве в глаза.
— Как нет? — этого Шаве не мог понять.
— Совсем нет. Он убежал.
И только теперь Шаве понял, почему Бирс раздумал давать выкуп за Рэмбо и шарил вокруг Священного столба. Значит, к тому времени Рэмбо или вернулся, или же как-то дал знать, что он на свободе. Выходит, этот янки все-таки обманул его! Но ведь не мог он отказаться от своей доли выкупа? Мысли Шаве перепутались. Если Рэмбо хотел его уличить, он давно бы сделал это, ведь про шло уже больше суток с тех пор, как Бирс прислал свою команду на берег Луалабы. И, кстати, мог бы сразу подключить полицию Сандерса и нагрянуть к Шаве с обыском. Но он не сделал это. Не сделал и сегодня. Значит, с Рэмбо просто что-то случилось и лес у всегда может что-то случиться и остаться веч мои тайной. Но вея ком случае, до утра нечего опасаться. А к утру, когда окажется в Понтьевиле, он опередит события.
— Вы устали, — сказал Шаве, — и проголодались. Сегодня у нас с женой большой праздник, и мы приглашаем вас к себе в гости.
Панамоли переглянулись. Они не принесли господину печень и сердце жертвы — не исполнили его волю. А он не только не сердится, но и приглашает их в гости!
Первый раз Шаве позвал их в дом, когда, вернувшись из Понтьевиля, узнал, что они принесли в жертву полицейский патруль. Тогда господин был в ярости, опасаясь, что бессмысленное убийство полицейских привлечет внимание столичных властей. И успокоился лишь после того, как узнал, что люди- крокодилы действовали по воле тала панамолей. Полицейский капрал Нголле заметил, что люди-крокодилы приносят жертвы тогда, когда тал танцует ночью, а все жители крааля прячутся в хижинах и ничего не видят. И он предупредил тала, что обвинит его в соучастии в убийстве. И тогда ла-джоку ничего не оставалось делать, как обратиться к помощи людей-крокодилов, которые и отправили любопытного капрала, а заодно и его помощника, в страну облаков.
Теперь господин приглашает их в свой дом во второй раз. Значит, у него и его жены действительно большой праздник, и он не хочет омрачать его своим гневом.
— Отдохните, пока жена приготовит еду, — сказал Шаве и пошел к дому.
Жанна зашила последний алмаз и сняла платье.
— Помоги мне, Альбер.
Она приложила к себе корсет и повернулась к мужу спиной. Шаве зашнуровал его и осторожно стянул.
— Не туго?
— Хорошо. Завязывай.
— Ты почти такая же, Жанна, как и тогда, — сказал Шаве, завязывая узел. — Одевайся.
Жанна оделась и прошлась по комнате.
— Твои тараканы вернулись? — спросила она, поднимая и опуская руки. — Кажется, пора бы.
— Они вернулись, но не нашли янки.
Жанна застыла, глядя на мужа испуганными глазами.
— И что теперь?
Ничего, пожал плечами Шаве. Просто мы раньше уйдем. Дождемся Мьонге и сразу уйдем. И тогда Жанна вспомнила.
— Послушай, Альбер, — спросила она, — а что ты думаешь делать с Мьонге?
Шаве устало махнул рукой.
— Нашла о чем ломать голову. Лучше накрой на стол, я уже пригласил тараканов в гости.
— И что им прикажешь подать? — усмехнулась Жанна.
— Все, что есть в доме, дорогая, — ведь они обчистили нас до нитки. Ящик с джином я оставил на веранде. Выставь им все, пусть обожрутся.
— Ну, что ж, — оглядела неубранный стол Жанна, — через десять минут зови гостей.
Шаве кивнул и вышел из комнаты.
Глава 15
Белый человек из синдиката бросил на циновку крупный алмаз и посмотрел на гангу с нескрываемым презрением. Но ганга не видел этого — он сидел с закрытыми глазами, и раскрашенное лицо его было непроницаемым. Он ощутил настроение белого человека по стуку камня, который был не положен, а брошен. Ганга ударил себя по коленям толстым ремнем и не почувствовал боли. Значит, это было уже не его тело, а другое. Но еще оставалась боль внутри, и когда она покинет его, тогда он переселится в страну облаков.
Ганга, с трудом поднимая тяжелый ремень, бил себя по коленям и слышал свой голос будто со стороны:
— Кунг-кундунг-кикундунг… Кунг-кундунг-кикундунг…
Голос не выражал ничего — ни призыва, ни мольбы. Это была жалоба старого человека на свое одиночество и на свою тоску. Но мокиссо сразу же услышали его, потому что они были рядом — ганга видел их мелькающие тени и ощущал на лице слабое колебание воздуха от их движений. Они освятили то, что
