клином.
Кащей хмыкнул. Его ненависть таяла, превращаясь в нечто, похожее на жалость.
– Ты не слышишь меня, чародей. Ты не видишь очевидного. Ты – слепец, а не я. Но, Вий тебе судья. Я признаю свое поражение, ты перехитрил меня. Что я должен делать? – последние слова Кащей буквально выдавил из себя.
– Вот это – правильный вопрос, – Драга почувствовал, как его начинает распирать от гордости. Кто еще мог похвастаться, что сумел захомутать самого Кащея?
3
Весь обед Алеша Попович морщился и кривился, показывая, как ему плохо от солонины. Вскоре его терпение лопнуло, и он принялся громко возмущаться.
– Сколько же можно питаться этой… Я пропитался насквозь солью, как какой-нибудь варяг!
– Сходи косого подстрели, будет тебе и свеженькое, – посоветовал Илья Муромец, усмехаясь в бороду. Он уже понял, к чему клонит Попович, но не собирался облегчить ему разговор. Тем более что повторялось это с завидным постоянством. А теперь, после отъезда княжеского гонца, Лешак, конечно же, усилит натиск.
– Зайца? Да он надоел мне пуще пареной репы. Мяса на один укус, а беготни… – Алеша махнул рукой. – Ты не поверишь, но ведь я же худеть стал. Да-да, меня скоро девки узнавать перестанут.
Он сокрушенно вздохнул.
– В Киев бы, хоть на пару деньков, отъесться бы малость, а? – он с надеждой заглянул в нахмуренное лицо Ильи. – Правильно князь гонцов шлет. Сколько можно на заставах стражу нести? А стольный град кто будет бдить? Надо почаще его проведывать, проверять все ли там тихо-спокойно. Вот в прошлый раз я ж не зря наведался, князя от Тугарина спас.
– Может ты и прав, Алеша. Пожалуй, пора и проведать. Кажется, дольше всех в Киеве Добрыня не был, – задумчиво заметил Илья.
Богатыри дружно посмотрели на Добрыню, застывшего на дозорной вышке.
– Добрыня, слышишь что Илья говорит, в Киев пора ехать! – прокричал ему Попович.
– Отчего же не съездить. Ежели надо, значит, съезжу.
– И охота тебе, Добрыня, по жаре такой тащиться?! – крикнул Алеша. – Это же не степь, это же сковородка раскаленная.
Добрыня внимательно пригляделся к Поповичу.
– Ты никак, Алеша, в Киев рвешься? Так ты бы так прямо и сказал, а то ходишь вокруг да около, обхаживаешь меня словно красну девицу!
– Так ведь он больше с ними общается, Добрыня, а не с нами, – заметил Илья. – Он же только из Киева вернулся, и месяца не прошло, а мы его назад гоним. Где уж тут научиться с мужчинами разговаривать.
Алеша вспыхнул и насупился.
– Сами, небось, в мои годы нагулялись вволю, – выпалил он и тут же пожалел. Добрыня, может, и нагулялся, а вот Муромец, на печи-то сидючи…
Муромец хлопнул легонько Алешу по плечу.
– Ладно тебе, не обижайся на шутки стариковские, езжай.
Алеша расцвел и, потирая ушибленное плечо, пошел собираться. Он и не думал обижаться. Все их насмешки давно известны, но надо же уважить стариков, подыграть, разжалобить.
Внезапно с вышки раздался встревоженный голос Добрыни.
– Гляньте-ка, не иначе змей летит!
Муромец пригляделся к еле заметной точке в небе и хмыкнул.
– Добрынь, после Путятишны тебе везде змеи мерещатся. Хлеба не надо, дай Змея удавить. Так ведь скоро все выведутся, что тогда делать будешь?
– Да точно говорю, змей летит!
– Вот что делается от грамоты, – огорченно покачал головой Илья. – Совсем зрение от книжек своих потерял, змея от горного орла уже не отличишь.
– Откуда же в степи горный орел возьмется? – удивился Добрыня.
– Сейчас поближе подлетит, вот тогда и спросим его, откуда.
Гигантский орел завис над заставой и стал нарезать круг за кругом. Попович неспешно достал лук, натянул тетиву.
– Сейчас мы поспрашиваем птичку эту, на землю только опустим и поспрашиваем.
Алеша быстро прицелился. Стрела сорвалась с такой скоростью, что человеческий глаз был не в силах ее заметить. Однако в самый последний момент орел подался в сторону и стрела ушла в небо.
– Ты не приболел, Алеша? – поинтересовался Муромец. – Это же не заяц, как в такого крупного промазать можно?
Попович сжал зубы. Для него из лука промахнуться и без чужих насмешек оскорбительно!
Следующие семь стрел ушли плотно, одна за другой. Не вырваться птичке, никто еще не уходил от лука Поповича!
