было совсем близко до ближайших входов в подземелье. Стрельба у западного берега уже прекратилась. Это немного успокоило подполковника.
В штабе укрепрайона он застал майора Кикути, склонившегося над картой укреплений. Его окружали офицеры, тут же стояли по команде „смирно“ солдаты-связные. Едва появился в штабе подполковник Кувахара, как сюда прибежал связной из первой аэродромной роты. Отдышавшись, он доложил, что военнопленные находятся в подземелье и что, как полагает командир первой роты, ни один из них не успел ускользнуть.
— Прикажите сделать оцепление с берега, — повернулся подполковник Кувахара к майору Кикути. — Никаких попыток проникнуть в подземелье пока не предпринимать.
Он изучал карту подземных ходов, когда сюда прибежал командир первой роты. Он доложил, что подземелья полностью блокированы, но приближаться ко входам опасно — оттуда стреляют.
— Подтяните одну роту непосредственно к входам в подземелье, — приказал Кувахара майору Кикути. — Другую роту направьте для патрулирования берега там, где выходят амбразуры. Да передайте солдатам: стрелять без предупреждения во всякого, кто попытается выскочить через амбразуры.
В штаб укрепрайона прибегали все новые и новые связные и офицеры. Один из связных принес донесение, что у самого южного выхода обнаружены выбегающие бунтовщики. Там произошел жестокий бой. После того как было истреблено много бунтовщиков, выход из подземелья удалось прочно блокировать. Прибежал ефрейтор, посланный к причалам с задачей — предупредить о восстании военнопленных и передать приказание, чтобы баржи отошли на рейд. Он принес весть о том, что одна баржа с военнопленными ушла в сторону бухты Мисима, Офицеры сбились с толку, строя предположения о том, как это могло случиться. Подполковник Кувахара сейчас же позвонил на главную базу и спросил, не приходила ли баржа. Ему ответили, что ни одна баржа вечером не появлялась в бухте.
— Вызовите капитана второго ранга Такахаси! — в исступлении закричал Кувахара.
Когда тот явился к телефону, начальник контрразведки приказал немедленно организовать поиски ушедшей баржи. Не прекращать поиски до тех пор, пока баржа не будет найдена.
— Ее наверное захватили бунтовщики, — добавил он и хрипло, со злостью выругался.
Это предположение подтвердилось тотчас же. С западного берега прибежал поручик — командир роты и доложил о том, что его рота имела стычку с группой вооруженных бунтовщиков, возвращавшихся от причалов. Один из них, раненый, взятый в плен, под пытками сознался, что он участвовал в сопровождении большой группы военнопленных, которые ушли в море.
Негодованию Кувахара не было конца.
…Около недели стойко держались в подземелье взбунтовавшиеся военнопленные. Отсутствие пиши сломило их дух, и они сложили оружие. Многие покончили жизнь самоубийством. Были случаи, когда из одной винтовки поочередно стрелялись два-три человека. Когда оставшихся в живых вывели на поверхность, несколько человек среди них оказались сумасшедшими. Их пристрелили тут же.
Начался подсчет живых и убитых. Восстановить фамилии мертвецов и сбежавших было невозможно. Подсчет велся на головы. При завершении подсчета оказалось, что среди живых и убитых не хватает около ста человек, — это они, по-видимому, ушли на барже. Среди исчезнувших без вести были два японца: инженер-капитан Тиба и военный техник Фуная, — их не оказалось ни среди убитых, ни среди живых японцев.
Как и предписывалось планом операции „Нэмуро“, военнопленных сразу же после подавления бунта вывели и построили у западного подножия высоты 171. Их теперь насчитывалось не 892, как докладывал в понедельник утром майор Кикути, а 427. Остальные либо убиты, либо сбежали. Люди едва стояли на ногах: почти неделю они не спали и не ели.
Надвигался вечер, когда колонна тронулась к северному причалу. Невысоко над плато, цепляясь за округлую макушку высоты 171, с Охотского моря ползли свинцовые изорванные тучи. Между ними в просветах лишь кое-где алело вечернее небо. Иногда сквозь тучи прорывались багровеющие лучи солнца, озаряя кровавым светом унылый пейзаж безлесного плато. Слышались зычные голоса охраны. Серовато- бурая колонна, вздымая пыль на дороге, медленно и печально двигалась к берегу. Впереди и позади колонны ползли грузовики с установленными на них пулеметами. Шествие замыкал бронированный вездеход с подполковником Кувахара и офицером штаба.
Начинали сгущаться сумерки, когда колонна спустилась по крутому берегу к причалам Северного плато. Здесь стояла большая морская баржа с проржавелыми боками. За нею виднелись две десантные баржи, малый „морской охотник“ и два буксирных катера.
Колонну остановили возле сходен. От нее военнопленных группами по двадцать человек охранники стали сгонять на баржу. Вокруг обреченных плотным сдвоенным кольцом шли солдаты с винтовками наперевес. Группу подводили к барже, и солдаты пинками заставляли военнопленных спускаться в открытый трюм. В зловещей тишине мрачного вечера перекликались резкие, отрывистые слова приказаний, слышалось лязганье оружия, шарканье ног.
Уже большая половина военнопленных была загнана в баржу, как вдруг в очередной группе, ступившей на сходню, раздался пронзительный крик по-китайски:
— Что же мы, как сурки, залезаем в ловушку! Нас ведь топить будут! Посмотрите на корму, там у ватерлинии дыра заделана досками!
На сходне и у трюма началась свалка. Несколько японских солдат полетело за борт. Пошли в ход штыки. Из трюма вырывались один за другим военнопленные и кидались в общую свалку. Захлопали выстрелы. По сигналу Кувахара на сходни ринулся отряд солдат с выставленными вперед штыками. Через минуту на палубе баржи образовалась гора трупов. Свалка прекратилась. Трупы солдаты побросали в трюм, и все стихло.
… В сумерках баржа отошла от пирса на буксире двух катеров. Две десантные баржи с солдатами шли справа и слева. Позади патрулировал быстроходный „морской охотник“. На его борту можно было видеть подполковника Кувахара, майора Кикути, подпоручика Хаттори и группу офицеров штаба. Караван обогнул мыс Вакамура и лег курсом на восток, в открытый простор Тихого океана.
Не прошел караван и полумили, как со стороны баржи стал доноситься звук, напоминающий вой ветра. Будто зажатый меж каменных скал, вольный ветер метался там в поисках выхода и то грозно ревел на низких богатырских нотах, то взвивался вверх и жалобно, с невыразимой болью стонал, как бы жалуясь на свою лютую неволю.
— Что это? — насторожился Кувахара, вглядываясь в баржу.
— Кажется, песня, господин подполковник, — робко ответил подпоручик Хаттори и побледнел.
— Они что, с ума сошли? Передайте по семафору на буксиры, пусть ускорят ход! — нервно крикнул он и, бренча саблей, торопливо спустился в кубрик.
А звук становился все мощнее, и в этих печальных сумерках туманного вечера казался голосом грозного возмездия, рвущимся, откуда-то из самой глубины океана.
Солдаты охраны сначала в недоумении переговаривались, прислушиваясь.
— Плачут, кажется.
— Нет, поют.
— А может, зовут на помощь?
— А кто придет?
— Конечно плачут, послушайте…
— Да нет же, говорю вам, поют. Есть у них песня такая…
Нежно-бледное лицо Кувахара выглядело надменно и зло — звук с баржи бесил его.
— Передайте буксирам: баржу отцепить, выслать шлюпку к корме, — приказал он.
Подполковник Кувахара еще некоторое время оставался в кубрике, потом поднялся на палубу. Он увидел, как под кормой баржи, освещенной со сторожевика, покачивалась шлюпка. Несколько солдат, перевесившись через борт, торопливо отрывали доски возле руля баржи. Но вот они кончили работу, с силой оттолкнулись от кормы, заработали веслами.
У кормы старой баржи глухо урчала вода, образуя возле черного отверстия все увеличивающуюся воронку. Корма стала садиться. Огромные пузыри с бульканьем вырывались у проржавелых стенок. Вот уже и кормовая часть палубы стала скрываться под водой, тем временем нос баржи поднимался все выше,
