— Ты можешь быть умнее, злее и хитрее. Пожалуйста. Будь. Имеешь право. Но я, лично я тебе тогда руку не пожму.
Настя с Серёжкой вернулись в комнату.
— Справедли-ивость, — презрительно сказал Серёжка. — Сы-ыр! Ну и что, что у Пети нет сыра — зато он гуляет, а мы тут зеленеем. Всё чешется! И нет чтобы зимой заболеть. Все купа-аются… А мы таблетки жуём. Вот и вся справедливость! Вот я же сколько раз говорил: нельзя ездить летом в город. Будет садик, школа, коммунизм будет, а вся жизнь мимо пройдёт! Там у меня в королевстве комнатка не подметённая! И секретик раскопают! — он закручинился.
Настя не ответила. Настя думала.
Если нет справедливости, тогда жить незачем.
А если есть справедливость, то где она, где, где?! Кто, например, решал, что Петьке родиться у Петькиного папы, а мне — у моего? Ведь в конце концов кто-то же должен был и у Петькиного папы родиться…
А я? Кто я, без лука, без племени, буржуйская внучка?
Но у меня есть правила. И пока я выполняю их, я — Следопыт. Я Следопыт… Где бы я ни родилась и что бы мне ни говорили, пока я выполняю правила Следопыта, я Следопыт! И правда поцарапанного шахматного солдата — это моя правда…
— Чего ревёшь? — спросил Сережка. — У меня тоже всё чешется, так я и то не реву. Девчонка!
8. Для потомков
Настя с Ириной лежали на мостике и смотрели в воду, а в воде были окуньки.
— Ты драматизируешь ситуацию, — сказала Архивариус, моча косу в воде и привлекая рыбок. — Конечно, обидно, что мы в телек не попали… Зато я вот что тебе скажу: летом можно ходить на школьный двор и писать протоколы. Там дела-то не маленькие творятся, знай наблюдай. То ленту магнитофонную там подбросят: кто? зачем? почему размотали? Можно её собрать и прослушать. То шпионские появляются буквы заржавелые: буквы Е и буквы Ш. В больших количествах. Если бы это была азбука, то были бы все буквы. А так подозрительно. А в школе нашей знаешь что творится? Директор-то наш не прост. У него какие-то связи. Он с какой-то женщиной по четвергам встречается. И это не его жена, мы уже выяснили.
— А вам-то какая разница, жена, не жена, — удивился Следопыт.
— Как какая! Чем он занимается вне семьи? Вот начнется сентябрь, мы про него выясним всё. Ты можешь возглавлять исследование — я тебе уступлю. Ты будешь Холмс, я буду Ватсон. Я буду документацию собирать. И все вещественные доказательства, и хранить, и описывать. А ты исследовать будешь, версии выдвигать. А Витька будет по поручениям бегать. Серёжке только не проболтайся, он ещё маленький такими серьёзными делами заниматься. А ещё папа говорит, можно будет дачу все равно снимать, только подороже. Вот Артём наверняка будет продолжать покупать путёвки. И Леон, и Элен. А больше всего везёт Лисьему Шагу. Они вообще смекалистые. Купили себе в том году сад за территорией, теперь он их собственный, и никакие Думы и Советы и все на свете революции у них этот сад не отнимут. Правда, удобства во дворе, но жить можно. Яблоки вкуснющие у них. И костер разводи сколько влезет, никто не тронет.
— Это все не то, — сказал Следопыт. — Дело же не в яблоках… В нас всех вместе же дело… Если не все вместе, а только некоторые избранные — это не то! А ещё чужих сколько будет, поди им объясни, что такое королевство, что такое малинник примирения… Понимаешь?
Архивариус не понимала. Они с Большой Ногой на даче два года были всего, а до этого, страх подумать, в пионерских лагерях сидели. Утром зарядка, днём футбол, потом купание по графику и мероприятия по графику. Просто смерть. И никакого тебе болота, где можно увидеть, как стрекозья личинка вылупляется, и никаких лягушек не разведёшь… Какой директор, какие буквы, какие яблоки?! Это родина моя, родина, родина, родина! Я вон на том камне себя человеком осознал в два с половиной года. Я на этом пляже чуть шею не свернул, когда учился на руках ходить… Я весь год только и жду, когда меня на родину, на родину отпустят…
— Ты страшно жадный, Следопыт, — сказала Архивариус, пытаясь поймать рукой окунька и всех их распугав. — Малинника тебе жалко, королевства жалко. Эх! Вот шныряют — хоть руками лови! Пошли за удочками.
— Не хочу за удочками, — сказал Следопыт. — Зачем за удочками, когда они зелёные, живые плавают? За что ты их удочками? Лучше хлебу принеси.
— Да хватит их на всех, на тебя живых, а на меня жареных, — сказала Ирина. Косу из воды вынула и ушла.
Вот так и будет. Когда здесь будут чужие, все вы станете жареные. И никто не будет видеть, что вы зелёные и живые. Что вы — самая родная родина.
— Йохооо! — шины по песку, Непобедимый приехал. Поскакал по мосту, снова всех рыбок распугал, на ходу маску нацепил, кувырком в воду. Заплыл под понтон.
— Чего я на дне увидел! Там садок старый лежит! Увидел и потерял! Представляешь!
Следопыт не выдержал, разделся скорее, тоже в воду.
— Дай маску-то, что ли!
— Ага, дай, я сам ещё не нанырялся… ну, на, бери. Вот здесь, в том направлении. Только смотри не стукнись головой о понтон, когда всплывать будешь.
Ныряли, ныряли, так и не нашли садок.
— Замело! — убежденно сказал Непобедимый. — Замело, ей-ей! Ну разве что ещё раз кассету поискать!
Кассету позавчера Серёжка в воду уронил. Уронил, и не нашли.
Ныряли за кассетой, тоже бесполезно. Если садок замело, разве кассету найдешь?
— Пройдет тыща лет, придут археологи и найдут нашу кассету, — говорил Непобедимый. — И скажут: надо же, что слушали наши предки! Унесут в музей. Что ты смеёшься? Все именно так и происходит. Так что Серёга-то историю сделал. Не то что мы. Ничего не догадались утопить.
— А у меня в одном месте клад зарыт в банке, — сказал Следопыт. — Деньги, правда. А где, я не скажу. В надежном месте. Для потомков. Представляешь, кто-то будет копать, а там клад! Представляешь, как обрадуется!
— А про наш дом смотри никому не говори, — сказал Непобедимый. — Ни единой душе. Потому что не поймут и всё нарушат. Нельзя, чтобы кто-то знал. Понимаешь? Обсмеют и сломают.
— Да понимаю уж, — сказал Следопыт. — Сам не проболтайся.
— Слово Непобедимого! Настя, у меня губы синие?
— Фиолетовые.
— У тебя синие. Пошли вылезать. А то увидят — попадёт. Поймет, что ли, кто-то, что мы садок искали. Нет, погоди, я ещё раз нырну, вдруг его обратно размело!
Настя вылезла, а он все нырял. И вдруг как закричит. Вытащил садок. Старый, ржавый.
Вылез на берег, и они его разглядывать стали. И Леон пришёл.
— Тьфу, — сказал. — Нашли драгоценность. У меня этих садков три штуки, и небось поновее. На что он вам сдался? Не раскрывается даже. Тащите теперь до мусорки.
Они оделись и пошли к мусорке.
— Я сейчас кину — с пяти шагов попаду, — сказал Непобедимый. — Хэй-йо-хооо!
