— Да, Второй, слушаю тебя, — не сразу отозвался Хваленский. Метка, обозначавшая его самолет, вот-вот должна была исчезнуть с экрана — майор приближался к границе действия аэродромного локатора.
— Будь осторожен, Первый, — попросил капитан.
— Буду. Я в Кхесань, — голос майора, пропущенный через микрофоны и наушники, звучал чуть приглушенно и равнодушно. — Завалю там что-нибудь — и домой.
В течение следующих десяти минут Володя слышал, как майор изредка отрывисто ругается, — а потом вдруг прозвучало:
— Володя, черт, двиг… — и наступила тишина.
— «Леопард-один», прием! — произнес капитан. Радио молчало.
— Товарищ майор! Ответьте!
Хваленский не отзывался. Вызвав его еще раз, Володя пулей вылетел с вышки и метнулся к самолетам дежурного звена, стоявшим на рулежке. Возле МиГов о чем-то разговаривали летчики-вьетнамцы в летных высотно-компенсирующих костюмах. Эти комбинезоны позволяли в полете компенсировать изменения давления с увеличением высоты, и при разгерметизации кабины летчик оставался живым.
— Ван Бао, снимай костюм! — приказал капитан, подбежав к ним.
— Зачем? — удивился вьетнамец.
— Бегом, бля! — рявкнул Володя. Лейтенант Ван Бао, в недавнем прошлом — его ученик, был единственным, чей комбинезон налез бы на Володю. В принципе, капитан мог бы и за своим смотаться в ангары, — но время уже поджимало.
Вьетнамец, недоуменно посмотрев на инструктора, стал стягивать комбинезон. Володя помог ему, потом поспешно натянул комбинезон. Ван Бао и еще один летчик затянули на капитане шнуровку костюма, которой тот плотно подгонялся по фигуре.
— Все? — нетерпеливо спросил Володя.
— Все, готово.
— Спасибо, — капитан полез в кабину ближайшей «Балалайки».
— Э-э, товарис капитан! — протестующее воскликнул Ван Бао. — Что мне сказать командиру?
— Что я полетел искать Дунг Куана, — буркнул Володя. — А ну, все брысь от самолета! — он захлопнул фонарь и включил двигатель.
«Дунг Куаном» вьетнамцы звали майора. На их языке это означало «храбрый солдат».
Мешать взлету МиГа никто не стал. Пронизывая сумерки, Володя унесся на юг, туда, где пропал майор. Прежде чем село солнце, он успел долететь до границы и наскоро осмотреть джунгли, но не нашел ни следов поваленного или горящего леса, какой непременно остался бы от упавшего самолета, ни хотя бы расстеленного парашюта. Впрочем, второе было понятно — Хваленский, наверное, побоялся, что первыми за ним прилетят американцы. А вот первое настораживало…
Приземлялся капитан уже в темноте. Оставив самолет на рулежке, не сказав никому ни слова, он пешком ушел в лагерь.
Войдя в опустевшую хижину, Володя бросился на койку и, заложив руки за голову, уставился в потолок.
«Что же делать? — думал он. — Что делать? Звонить в Ханой, просить поисковую группу? Да и будут ли искать? Или спишут без вести пропавшим? Там же лес сплошной, не группа нужна — армия… Майор сам говорил — не ищите, если пропаду… А я что, всю жизнь свиньей себя чувствовать теперь должен? — неожиданно разозлился Володя. — Вот уж хрен! Утром еще раз полечу. Прочешу все, хоть мертвого, но найду! Нет, не так! Найду живого и невредимого! Надо будет — «вертушку» у вьетнамцев возьму! А нет, так и на «Балалайке» слетаю…».
С этой мыслью он уснул.
Утром Володя снова улетел на поиски майора. Сделав за день три вылета, он сумел осмотреть все пространство вдоль границы с демилитаризованной зоной, но не обнаружил выгоревшего или поваленного леса, какой непременно должен был бы остаться после падения самолета. Он сумел также отыскать три- четыре подходящих площадки в джунглях, где теоретически мог бы приземлиться истребитель майора, — однако и они с воздуха выглядели пустыми и заброшенными.
Остаток дня Володя провалялся в хижине, глядя в потолок. Было тошно и горько, — за какие-то сутки война как языком слизала троих его друзей. Так плохо он себя не чувствовал еще никогда.
Когда завечерело, в хижину постучался повар-вьетнамец, беспокоившийся из-за отсутствия офицера на обеде и ужине:
— Принести есть?
— Нет, — равнодушно ответил капитан.
— Ты не болеть? — с тревогой спросил повар.
— Нет. Устал…
— А-а… — кивнул вьетнамец. — Ладно.
Он ушел, и Володя вдруг вспомнил, что видел у майора какие-то запечатанные конверты. Как раз тогда, в день гибели Ашота. «Может, письма? — подумал капитан. — Давно, кстати, не писал мне никто…».
Порывшись в вещах Хваленского, Володя и в самом деле нашел там письма. Одно от бати, одно от однокашника, и еще одно, самое тоненькое — от Лили. Она почему-то молчала аж с октября, хотя он время от времени писал ей. Ее письмо капитан вскрыл первым.
«Дорогой Володя! Прости что не писала так долго. Времени совсем не хватает. («Ну-ну…» — равнодушно подумал Володя). Мечусь как белка в колесе. Работаю в школе учительницей младших классов, — ты не представляешь, как это интересно («Ага…» — подумал инструктор). Детки видят в тебе вторую маму, и нужно быть ею для них. Праздники, дни рождения с ними отмечаем. Все твои письма получаю, но все не хватает времени ответить. Ты все там же, в жаркой южной стране? («Угу, черт бы ее побрал…»). Мне, кстати, очень понравилось твое октябрьское письмо, где ты описывал полет над морским побережьем («Было дело, летал я там… еще курсантом»). Вот эти строчки: «…раннее утро, солнце только- только выглянуло из-за горизонта, — а пара наших истребителей уже несется вдоль морского берега на бреющем полете. Мы летим всего в пятидесяти метрах над песчаным берегом, оглашая окрестности громким ревом турбин и пугая чаек. Этот участок берега обычно пустынен, поэтому мы иногда так развлекаемся. Так здорово лететь над прибоем, на самой границе трех стихий — воздуха, воды и земли, — оседлав четвертую — огонь! За спиной шумит двигатель — табун из тысяч лошадок… И я стремительно несусь мимо мелькающих за стеклом утесов и дюн туда, вдаль! Это потрясающе, — власть над пространством и даже временем! Захочу — лечу низко-низко, и земля быстро уносится назад. Захочу — набираю высоту, и земля внизу тащится едва-едва…». Просто потрясающе! Ты не думал о том, чтобы стать писателем? У тебя бы вышло.
Володь, увы, заканчиваю письмо, мне пора кормить ребенка. Да, совсем забыла написать, я ведь вышла замуж…».
Внутри у капитана что-то оборвалось, и на душе стало совсем горько. Дальше Володя читать не стал, — просто скомкал письмо и швырнул его в мусорное ведро.
— С-сука! — процедил он сквозь зубы и, подавив искушение открыть последнюю бутылку водки, завалился спать.
Утром капитан взял себя в руки и, сделав, наконец, утреннюю зарядку, пошел на аэродром. Война войной, — а учеба по расписанию. Обязанностей по подготовке курсантов с него никто не снимал. Но и о Хваленском Володя не забыл, — поговорил с Ваном, и тот обещал выслать к местам возможной посадки майора вертолет.
Успокоившись, Володя поспешил в бункер неподалеку от ангаров, где обычно проводились теоретические занятия.
…Увы, «вертушка» вернулась ни с чем. Вертолетчики облетели все намеченные капитаном площадки, — но, как доложил ее пилот, следов посадки МиГа нигде не было видно.
— А вы приземлялись там, чтобы проверить? — спросил Володя.
