Джон развернулся и пристально посмотрел на супругу. Она, не дрогнув, встретилась с ним глазами.
— Наконец ты превратила его в пуританина, — обратился Джон к жене. — Полагаю, теперь он и проповеди читает, и свидетельствует. И может даже в обморок упасть, если потребуется.
— Я могу сам за себя ответить, — вмешался Джей. — И это было мое собственное решение, а не матери.
— Решение! — издевательским тоном повторил Джон. — Что может решить юнец восемнадцати лет?
— Я мужчина! — воскликнул Джей. — Мне уже девятнадцать. Я зарабатываю деньги, как взрослый, работаю, как взрослый, и служу своему Господу, как взрослый.
На секунду Джею и Элизабет показалось, что Джон зарычит и выплеснет свое раздражение. Джей приготовился достойно встретить всплеск ярости, но, к его удивлению, ничего подобного не произошло. Плечи его отца поникли, он отвернулся, тяжело опустился на стул, а затем спросил:
— И как долго ты собираешься продержаться здесь, одеваясь таким образом? До тех пор, пока король не прибудет сюда с визитом? Пока в гости не приедет архиепископ Лауд? Думаешь, им будет приятно увидеть в своем саду сектанта?
Джей вскинул голову.
— Я не боюсь их.
— Да, осмелюсь предположить, что ты даже обрадовался бы шансу стать мучеником, сгореть на костре за веру. Но наш король не жжет еретиков. Он просто отвернется от тебя, а Бекингем тебя уволит. И где ты будешь работать?
— У благородного человека, который разделяет мою веру, — просто сказал Джей. — В стране много таких людей, кто считает, что молиться Господу Богу нашему нужно в простоте и смирении, и кто осуждает расточительство и грехи двора.
— Мне что, нужно тебе разжевать и в рот положить? — закричал Джон. — Они выгонят тебя, и никто не возьмет тебя на службу!
— Муж…
— Что?
— Ты сам говорил мне, что твоя вера в короля и герцога пошатнулась, — кротко напомнила Элизабет. — Джей пытается найти свой путь.
— Какой такой путь? — пробурчал Джон. — Нет никакого другого пути.
— Есть. Вернуться к Библии и искать путь через молитву, — серьезно произнес Джей. — Есть красота тяжелого труда, и есть возможность отказаться от чрезмерного веселья маскарадов и от расточительности. Есть идея поделить землю — тогда каждому достанется собственный клочок земли, чтобы выращивать для себя пропитание, и никто не будет голодать. Огороженные пастбища для овец и закрытые парки можно открыть для всех — пусть все наслаждаются тем богатством, что даровал нам Господь.
— Открыть парки?
— Да, — подтвердил Джей, — даже такие, как этот. Почему у его светлости есть Большой парк на пятистах акрах и Малый парк на трехстах? Почему ему принадлежат общая дорога и этот луг перед воротами? Зачем ему липовая аллея в милю длиной? Почему он имеет право огораживать хорошие плодородные поля, сажать на них несколько красивых деревьев и траву, а потом пользоваться всем этим для конных и пеших прогулок? Что за безумная прихоть брать хорошую сельскохозяйственную землю, выращивать на ней всякие кустарники и объявлять потом природной частью сада, когда дети в Чорли умирают от недоедания, а людей выгоняют из домов и отнимают земельные наделы?
— Потому что он герцог, — решительно заявил Джон.
— И поэтому может владеть половиной страны?
— Все его имущество было подарено королем, а королю принадлежит вся страна.
— И что же сделал герцог для короля, чтобы заслужить такое богатство?
Вдруг перед взором Джона живо предстали качающаяся каюта и мерцающий свет, Бекингем, нависающий над ним, и рана, как от удара мечом, которая была одновременно и высшим удовольствием, и высшей болью.
Джей ждал ответа.
— Не надо, — устало промолвил Джон. — Не мучай меня, сынок. Плохо уже то, что ты приходишь в мой дом одетый как бродячий проповедник. Не мучай меня вопросами о короле и о герцоге, о том, кто прав и кто виноват. Я был близок к смерти, моя жизнь зависела от того, вспомнит ли король о своем друге, пропавшем где-то на голом острове. И он не вспомнил. У меня нет сил с тобой спорить.
— Значит, я могу одеваться и молиться, как пожелаю.
Традескант устало кивнул.
— Носи, что хочешь.
Наступило молчание. Пока Джей осмысливал размеры своей победы, Традескант повернулся к нему спиной и занял свое место за столом. Джей снял забрызганные грязью рабочие сапоги и ступил в комнату в носках.
— Я намерен жениться, — спокойно объявил он. — И уйти со службы у герцога. Собираюсь поехать в Виргинию и начать все сначала. В стране, где нет лордов, королей и архиепископов. Я буду там, где люди сажают свой райский сад.
Он решил, что отец побежден, и спешил воспользоваться добытым преимуществом. Но Джон поднял голову и сурово посмотрел на сына.
— Подумай еще раз, — посоветовал он.
Обед был съеден в неловком молчании, потом Джей надел шляпу и вышел в темноту, прихватив небольшой фонарь, освещавший дорогу.
— Куда он пошел? — поинтересовался Джон у жены.
— В большой дом на вечернюю молитву, — пояснила она.
— Они проводят молитвенные собрания прямо на пороге дома моего господина?
— Почему нет?
— Потому что король определил, как должны проходить церковные службы, — возмутился Традескант. — Их должен проводить официальный викарий в церкви по воскресеньям.
— Но мать Бекингема — католичка, — напомнила Элизабет. — Да и сама королева. И они не подчиняются королю и архиепископу. И они делают вещи похуже, чем простые люди, которые читают Библию и молятся Богу на своем родном языке.
— Ты не можешь сравнивать ее величество с простыми людьми, с Джеем!
Элизабет повернула к мужу спокойное лицо.
— Могу и сравниваю, — отрезала она. — За исключением того, что мой сын благочестивый молодой человек, который молится два раза в день и живет трезвой и чистой жизнью, тогда как королева…
— Больше ни слова, — прервал ее Традескант.
Она покачала головой.
— Я только хотела сказать, что мораль королевы — это ее личное дело. А мой сын не берет чужого, не поклоняется идолам, избегает священников и их пороков и ничего не говорит против короля.
Джон молчал. Невозможно было отрицать, что королева все это делает. Невозможно было отрицать, что королева — убежденная католичка, заявлявшая, что ненавидит мужа и его страну и что не будет изъясняться на языке этой страны и улыбаться ее народу.
— Какой бы ни была мораль нашего сына, он получает от герцога деньги, — заметил Традескант. — Джей остается его слугой, пока получает от него деньги, хорош Бекингем или плох.
Элизабет встала из-за стола и собрала тарелки.
— Нет, — возразила она. — Джей работает на герцога, пока не найдет другого хозяина, лучше этого. Тогда он уйдет без малейшего сожаления. Он не клялся в преданности, не давал никаких обещаний. Наш сын не принадлежит Бекингему, пока смерть не разлучит их. И он не следует за герцогом, прав тот или не прав.
Она посмотрела на Джона. Свеча на столе подчеркивала его опухшие глаза и решимость на ее лице.
