— Только ты у нас связан обещаниями по рукам и ногам, — добавила Элизабет. — Своей любовью к нему. И клятвой, которую ты сам и придумал. Но не Джей. Ты сам себя связал, Джон. Но мой сын, слава богу, свободен.
На кухне Нью-Холла Джон выяснил, что возвращение герцога прошло гораздо приятнее, чем его собственное. Весь королевский двор выехал из Лондона встретить Бекингема. Получилась блестящая кавалькада из всадников и семидесяти карет; дамы, благоухавшие ароматом розовой воды, бросали из карет розовые лепестки, приветствуя героя. Только королева избегала участия в праздновании, только ее ближайшее окружение хмуро оставалось в стороне. Карл дал великолепный обед в честь триумфального возвращения, а после трапезы увел Бекингема прочь от всех, в свои личные покои, и они провели там ночь.
— Полагаю, лишь вечер, — предположил Джон. — Наверняка на ночь герцог ушел к своей жене, герцогине Кейт.
Курьер из Лондона покачал головой и настойчиво заявил:
— Той ночью Бекингем лег с королем. В постель короля, в спальне короля.
Джон коротко кивнул и посмотрел в сторону. Больше он не хотел ничего слышать.
— И он послал вам письмо, — продолжал курьер, роясь в кармане.
Традескант вихрем обернулся.
— Письмо! Вот проклятый дурак, почему ты сразу не сказал?
— Не думал, что это так срочно…
— Разумеется, срочно! Может, он велит мне явиться немедленно! Может, ты уже задержал меня своими кухонными сплетнями и всей этой чушью о кроватях, ночах и розовых лепестках…
Джон выхватил письмо из рук курьера и, споткнувшись, шагнул в сторону, подальше, чтобы никто ничего не прочел. Он взглянул на знакомую печать, личную печать герцога, сломал ее и развернул лист. Послание было написано характерным острым почерком Бекингема. Традескант еще крепче сжал бумагу и увидел первое слово:
— Печальные новости? — спросил курьер из-за спины Джона.
Традескант сложил письмо, прижал его к груди и коротко ответил:
— Конфиденциальные.
И отправился с посланием в сад, будто неся украденные сладости — съесть их вдали от чужих глаз. В регулярном саду было пусто. Он прошел до конца миниатюрной аллеи и сел на маленькую каменную скамейку. И только тогда открыл письмо с приказами своего господина.
Вот и все. Не было распоряжения прибыть в Уайтхолл, Джона никуда не вызывали. Не было ни единого слова любви или хотя бы воспоминания. Его не бросили, он не был отвергнутым любовником — он стоял недостаточно высоко для того, чтобы быть отвергнутым. Бекингем просто забыл об обещаниях, забыл об их ночах и занялся другими делами.
Джон долго сидел на каменной скамье с письмом в руке. Высокое небо Эссекса, холодное и серое, поднималось над его головой. Наконец он ощутил, как холод каменного сиденья и холод зимнего ветра пробрали его до костей. Он пошевелился и понял, что холод идет от внешнего мира, а не течет ледяными ручейками по венам из его собственного сердца.
— Я должен ехать в Лондон, — сообщил Традескант сыну.
Они работали бок о бок в розовом саду герцога, обрезали прошлогодние побеги, оставляя только торчащие из земли острые прутики, аккуратно срезанные наискосок.
— Могу я сопровождать тебя? — спросил Джей.
— Зачем?
— Я мог бы помочь.
— Я еще не выжил из ума, — сказал Джон. — Думаю, что мне вполне по силам добраться до Лондона и вернуться с фургоном.
— Но если ты повезешь ценности…
— Значит, найму человека с мушкетом.
— Может, тебе будет приятней в моей компании…
— Или приятней в одиночестве. Что еще за тайны, Джей? Тебе ведь никогда не нравился Лондон.
Джей выпрямился и сдвинул на затылок свою простую шляпу.
— Я бы хотел навестить молодую женщину, — признался он. — Ты тоже можешь пойти и познакомиться с ней. Ее родители будут нам очень рады.
Традескант распрямился, держась рукой за больную спину.
— Молодую женщину? Что за молодая женщина?
— Ее зовут Джейн. Джейн Херт. Ее отец торгует тканями недалеко от доков. Пока тебя не было, пришел пакет для его светлости, и меня послали в Лондон забрать его. Мама просила меня купить пуговицы, и я зашел в лавку Хертов. Я расплачивался с Джейн, и мы перекинулись парой фраз.
Джон ждал, изо всех сил стараясь не улыбнуться. Было что-то удивительно милое в этом чопорном отчете об ухаживании.
— Затем на рынок повезли овечью шерсть, я тоже поехал и снова заглянул к Джейн.
— В июне? — уточнил Традескант, вспоминая, когда стригут овец.
— Да. А потом герцогине понадобилось доставить что-то из лондонского дома, я отправился на повозке с ее горничной и провел день с Хертами.
— Сколько раз ты был у них?
— Шесть, — благоговейно промолвил Джей.
— Она хорошенькая девушка?
— Она не девушка, она молодая леди. Ей двадцать три.
— Надеюсь, она бы меня простила! Светленькая, темненькая?
— Скорее темненькая. Точнее, у нее не золотые локоны, но и не совсем темные.
— Хорошенькая?
— Она не красится, не завивает волосы и не ходит полуголой, как женщины при дворе. Она скромная и…
— Она хорошенькая?
— Мне кажется, да.
— Если ты один так считаешь, то, наверное, она простушка, — поддразнил сына Джон.
— Она не простушка, — возразил Джей. — Она… она… выглядит естественно.
Джон оставил надежду вытянуть из своего сына что-нибудь более конкретное о внешности Джейн Херт.
— Она разделяет твои взгляды?
— Конечно. Ее отец проповедник.
— Бродячий проповедник?
— Нет, у него собственный молитвенный дом и прихожане. Он очень уважаемый человек.
— У тебя к ней серьезные намерения?
