Правда, у нее не было ни сумки на колесиках, ни пластикового пакета, зато в руках она держала вместительный виниловый ридикюль — в папках такого размера художники обычно носят картины, — который, несомненно, относил побирушку к категории уличных мешочниц.
Впрочем, это она не мне, поэтому я не стал поднимать головы. Бетонная скамейка, похоже, вот-вот отморозит мне зад, но возвращаться внутрь я не стал.
Женщина произносила слова несколько театрально, громче и четче обычного, что свойственно аутичным личностям, на которых я насмотрелся в больнице. Пропустить ее речи мимо ушей было невозможно. На женщине были красная фуфайка с капюшоном, зимняя куртка в голубую полоску и длинная клетчатая юбка, надетая на серые шаровары с начесом. Верх резиновых сапог был отделан мехом «под леопарда».
Обращалась она к немолодому бородатому мужчине, сидевшему на соседней скамейке. Бородачу можно было дать сколько угодно — от семидесяти до девяноста. Он сидел словно статуя, сложив на коленях руки. И внимательно ее слушал. Рядом с ним устроилась удивительно красивая молодая белая женщина, которую я принял за его дочь, если не внучку. Она изучала буклет конференции, хотя на вид я бы ни за что не принял ее за представительницу ученого мира: длинные темные волосы, почти такие же, какие были у Амры раньше, узкая юбка, загорелые ноги.
— Это очень хороший стих, — продолжала тем временем мешочница.
Старик промолчал. Темноволосая женщина оторвалась от буклета и обменялась взглядами с единственным посторонним человеком в непосредственной близости от нее. Это был моложавый мужчина лет пятидесяти, в джинсах и блейзере, с длинными светлыми волосами. Одну руку он держал в кармане джинсов, другой одновременно сжимал сигарету и банку газировки «Маунтин-Дью». Он расхаживал взад- вперед и каким-то уму непостижим образом умудрялся и курить, и пить из банки. Мужчина сделал затяжку, посмотрел на уличную побирушку и пожал плечами.
— Собака подошла к луже и увидела в ней свое отражение, — продолжала тем временем та. — Увидела отражение и подумала, что в луже другая собака, у которой тоже во рту кость. Себя собака не узнала и подумала, что в луже какая-то другая собака, и кость во рту у нее гораздо больше, чем та, что во рту у нее. И тогда она разжала зубы и выпустила кость, чтобы отнять ту, что была больше. Ее кость упала в воду, и теперь друг на друга смотрели две собаки, обе лишившиеся своих косточек. Мораль этой истории в том, что у соседа трава на газоне всегда зеленее. Ну как, теперь понятно?
— Так уж устроен мир, — вздохнул старик.
Голос его звучал глухо и невыразительно, словно был оцифрован и пропущен через специальное устройство для передачи по спутниковому каналу связи.
— Я прочла все книги Филипа Дика, — пояснила мешочница. Словно это логически вытекало из стишка про собаку и ее кость. — «Пролейтесь, слезы…», «Убик», «Дневная сова». Одну его поэму я прочла двадцать два раза. У меня при себе всегда томик его стихов. Вот он.
Я поднял глаза. Мешочница вытащила из бездонного ридикюля книжку в бумажной обложке.
— Вы мне ее не подпишете?
Она открыла обложку и сунула книгу ему едва ли не в лицо. Старик даже не пошевелился. Неспешным движением он вынул из внутреннего кармана ручку, взял книгу и начертил несколько завитков, украсив их посередине буквой X. Мне было плохо видно, что он там написал, но вряд ли это была обыкновенная подпись.
— Огромное вам спасибо, — поблагодарила женщина и, не глядя, захлопнула книжку. — Надеюсь, вы найдете Феликса. А мне пора.
С этими словами она резко развернулась и едва не ударилась о капот автомобиля, который в этот момент выруливал на проезжую часть. Машина резко затормозила. Женщина на мгновение осталась стоять на месте, глядя на водителя, после чего обошла машину и направилась в сторону отеля «Хайатт».
Я посмотрел на старика. Он поймал мой взгляд. Глаза у него были глубоко посаженные, однако взгляд острый и цепкий. Одно веко опустилось, потом открылось снова. Это он мне подмигнул.
Мне тотчас припомнился Художник — тот, в аэропорту. Точно такое же подмигивание.
— Поклонница, — произнес он и его губы сложились в подобии улыбки. И хотя старик даже не пошевелился, у меня возникло ощущение, будто он пожал плечами. — Приходится выполнять свой долг.
Задняя дверь автомобиля открылась, и оттуда вышел темнокожий мужчина с портфелем, в котором угадывался внушительных размеров ноутбук. Я узнал его по портрету на суперобложке книги, особенно шевелюру волнистых, черных как смоль блестящих волос. Своим чубом он чем-то напоминал Элвиса.
Доктор Рам направился в мою сторону, на ходу энергично кивая чему-то такому, что говорил его спутник, который также вышел вслед за ним из машины. Этот был священник, лысый, в длинной, развевающейся сутане с белым воротничком.
Впрочем, нет, все-таки не священник — по крайней мере не католический. Потому что при ближайшем рассмотрении я понял, что это женщина. Голова у нее была обрита наголо, что только подчеркивало красоту лица — высокие скулы, тонкий подбородок. Женщина шагала, слегка нагнувшись к доктору, с таким же, как у него, целеустремленным видом. Хотя Рам кивал ее словам, мне показалось, что они о чем-то спорят.
Я встал со скамейки. Я был не готов к этой встрече, не ожидал, что увижу его прямо сейчас, но что мне еще оставалось делать, если я хотел с ним поговорить, прежде чем он отправится на презентацию. Тогда к нему будет не подобраться сквозь толпу студентов и коллег.
Бритоголовая женщина посмотрела в мою сторону, после чего заметила старика на скамейке и остановилась.
— Привет, ВАЛИС, — произнесла она ровным тоном.
У женщины был легкий австралийский акцент, а может, ирландский. И красивые уши.
— Добрый день, мать Мариэтта, — ответил тот.
Доктор Рам уже толкнул вращающуюся дверь. Женщина устремилась за ним вслед. Я даже не пошевелился.
К ВАЛИСу подошел его приятель (сын? зять?) — с той же сигаретой и банкой коктейля в руке.
— Какого черта здесь забыла О’Коннел? — спросил он. — Я думал, она отошла от дел, стала отшельницей или типа того.
— Она экзорцист, Том, — произнес ВАЛИС своим оцифрованным голосом. — Это ее призвание, а от призвания не уйдешь.
— Мне пора, — произнес я. — Был рад познакомиться.
ВАЛИС легонько кивнул. Женщина улыбнулась, а второй мужчина — если не ошибаюсь, ВАЛИС назвал его Томом — поднял в салюте банку с коктейлем и сигарету.
5
Доктора Рама взяла в плотное кольцо толпа — еще до того, как он спустился с трибуны. Я держался в задней части зала, выжидая, когда смогу завладеть его вниманием, однако почитатели — не то коллеги- ученые, не то студенты, не то просто поклонники его таланта — забросали его вопросами. Рам кивал головой, отвечал, пока снимал микрофон и закрывал ноутбук, затем направился к выходу. Толпа двинулась вместе с ним, и он был вынужден замедлить шаг, двигаясь медленно, как аквалангист под водой.
Бритоголовой женщины, матери Мариэтты, которую ВАЛИС назвал экзорцистом, с ним не было. Судя по всему, на презентации она не присутствовала.
Не нужно было туда приходить, чтобы убедиться: презентация прошла на ура. В мире нейронауки доктор Рам был общепризнанной величиной. Следует отметить, что эта отрасль знания так и не смогла предложить убедительной гипотезы одержимости, истинность которой можно было бы доказать экспериментально. На протяжении предыдущих нескольких лет исследователи делали ставку на так называемую теорию искусственно вызванного ВТО, «внетелесного опыта». Другие исследователи пытались найти биохимическое объяснение этому расстройству личности, а одна шведская команда ученых пыталась
