желание поделиться снова охватило Эмму.
Борясь с собой, она принялась расхаживать по комнате, бесцельно передвигая безделушки на столике, раскрывая и снова ставя на полку книги. В вазочке у кровати стоял букетик полевых цветов, собранных накануне в холмах. Вид его навеял воспоминания о цветах и траве, в которой она и Такер лежали в день выстрела, едва не стоившего Эмме жизни. Тогда он почти поцеловал ее…
Девушка поспешно отошла к окну, но там взгляд сам собой потянулся в сторону «Кленов», где жили Такер с отцом.
Такер, Такер – все время Такер!
Эмма безнадежно вздохнула и отвернулась от окна, потирая ноющие виски.
– Скажи, Тэра, тебе никогда не хотелось, чтобы во взрослой жизни все было так же легко и просто, как в детстве?
– А что за сложности в твоей жизни? – помедлив, спросила та. – Те, что связаны с Такером Гарретсоном?
Эмма вспыхнула. Должно быть, щеки у нее стали краснее дикого мака в вазочке. Даже голова слегка закружилась… впрочем, голова у нее кружилась не первый день. Ничего удивительного, ведь она почти не прикасалась к пище. Дурнота накатывала и отступала волнами, и пришлось сделать усилие, чтобы голос не дрожал.
– Почему ты думаешь, что дело в Такере?
– А что еще мне остается думать? В ту ночь, когда ты приезжала в «Империю» и застала нас с Такером на крыльце, у тебя был такой вид, словно тебя громом поразило.
– Разумеется, я была поражена до глубины души! В смысле поражена тем, что ты и Такер… вот так, вдвоем… то есть я понимаю, что вы сблизились теперь… из-за Бо. Но со стороны могло показаться… я подумала, что…
– Ты приревновала, верно, Эмма? Решила, что между мной и Такером что-то большее, чем просто дружба. Что в тот момент, когда ты появилась, он как раз собирался меня поцеловать?
– Нет, что ты!.. То есть да. Но какое право я имею ревновать?
– Эмма! – В голосе Тэры прозвучал мягкий упрек; она сплела пальцы на коленях и слабо улыбнулась. – Ты ведь знаешь, я любила Бо – любила всем сердцем. Как ты себе это представляешь между мной и Такером? По-твоему, я вижу в нем что-то вроде… заместителя Бо? Только потому, что он его брат?
– Прости, с моей стороны было нелепо так думать. – Эмма присела рядом и заглянула подруге в глаза. – Сейчас это совершенно ясно, но в тот момент я не была ни в чем уверена. Впечатление и впрямь было такое, что Такер вот-вот тебя…
Она не сумела произнести слово «поцелует», потому что ей ненавистна была сама мысль о Такере, целующем Тэру… да и любую другую женщину, если уж на то пошло! Какое-то время в комнате царило молчание, которое нарушила Тэра.
– Мы с Такером друзья, Эмма. Друзья – и только. Ничего иного между нами нет и быть не может. – Девушка помолчала, испытующе глядя на подругу. – А вот о вас с Такером этого не скажешь. Правда, друзьями вы никогда не были, но зато, как мне кажется, стали чем-то большим друг для друга. Как странно! Весь город уверен, что вы по-прежнему враги… но это уже не так, верно, Эмма?
Та промолчала. Тогда Тэра взяла ее руку и слегка сжала.
– Признайся, ведь я права! Это не праздное любопытство с моей стороны. Что-то тебя мучает, снедает, и я хочу помочь. Но как же я помогу, если ничего не знаю наверняка, только догадываюсь.
Эмма поняла, что больше не в силах противиться желанию открыться подруге.
В конце концов, почему бы и нет? У нее нет никого ближе Тэры Маккуэйд. Они дружат со школьных лет, но куда более важно, что Тэра в отличие от Коринны и отца не испытывает к Такеру ненависти. Если кто и сумеет понять, то только она.
– Да, все изменилось, – призналась Эмма быстро, чтобы не дать себе времени передумать. – Я чувствую к Такеру… чувствую то, чего не должна бы. Не должна в первую очередь потому, что он считает папу убийцей и не желает ничего слушать. Он сказал мне, что папу вот-вот арестуют, предъявят обвинение и… и может быть, даже казнят! Клянусь, Тэра, будь моя воля, я ненавидела бы Такера, но я не в силах! Я честно пробовала бороться с собой, но все напрасно. Помнишь, ты спросила, почему я отказала Дереку Карлтону? Когда меня целовал Дерек, ничего не происходило, а когда Такер… происходило все!
Эмма нервно сглотнула, усилием воли удержав поток признаний, – она и так сказала довольно. Даже слишком много. Но ей стало легче уже оттого, что муки, переживаемые в одиночку, стали наконец известны человеку неравнодушному, человеку близкому. Девушка вгляделась в лицо подруги, ища неодобрения. Но Тэра, похоже, не была возмущена. Ее улыбка была полна тепла и понимания.
– Как часто мы бессильны против чувств… – задумчиво произнесла она. – Ты напрасно мучаешь себя, Эмма, напрасно каешься. Никто из нас не совершенен. Что касается Такера… он, может быть, и Гарретсон, но хороший человек.
– Конечно, хороший! – воскликнула Эмма. – Больше того, он лучше многих! Помнишь, как еще в школе он всегда заступался за Харви Уэллса? Он и мне не раз помогал даже тогда, когда я еще была уверена, что он меня ненавидит. Беда в том, что он поддерживает своего отца… но и это не порок. Я, например, стою за своего горой! Скажи, разве сыновняя любовь не заслуживает всяческого одобрения? И потом, Такер добрый… Боже, какой он добрый! Сердце у него мягкое, несмотря на всю эту гору мышц и грубость. Понимаешь, мягкость и доброта в нем то и дело пробиваются на поверхность, как он ни старается казаться грубым. Правда, если бы он это слышал, то ни за что не согласился бы, но…
Эмма смущенно умолкла на середине фразы. Господи, она совсем потеряла голову! Влюбленная школьница не станет так распинаться! Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. До чего она докатилась!
– Прости, Тэра, я знаю, как нелепо все это выглядит. В Филадельфии меня называли образцом благоразумия и самообладания. То-то бы они удивились! Другим случалось падать в обморок, ахать и охать, хихикать и проливать слезы, но я считала себя выше всего этого, всегда владела собой. А теперь!
